— Это и есть ключ к разгадке, — кивнула Диксон. — Первым делом нам нужно понять именно это.
— Явно не медицинские исследования. И не какие-то другие тесты. Зачем вставлять двадцать семь вопросов в середину последовательности из двадцати шести? Это разрушает логику.
Диксон пожала плечами и выпрямилась. Она сняла пиджак и бросила на стул. Подошла к окну, отодвинула выцветшую занавеску и выглянула вниз, на улицу. Потом посмотрела на горы.
— Мне нравится Лос-Анджелес, — сказала она.
— Наверное, и мне тоже, — откликнулся Ричер.
— Но Нью-Йорк я люблю больше.
— Наверное, я тоже.
— Но они классно контрастируют друг с другом.
— Наверное.
— Мы встретились при дерьмовых обстоятельствах, но я рада тебя видеть, Ричер. Очень рада.
Ричер кивнул.
— Я тоже рад тебя видеть. Мы думали, что ты погибла. Это было отвратительно.
— Можно мне тебя обнять?
— Ты хочешь меня обнять?
— Я хотела обнять вас всех, когда увидела перед офисом «Херца». Но я не стала, потому что Нигли это не понравилось бы.
— Она пожала руку Анджеле Франц. И мегере из «Новой эры».
— Это прогресс, — заметила Диксон.
— До некоторой степени, — согласился Ричер.
— Думаю, в прошлом ее изнасиловали.
— Она об этом не говорит, — сказал Ричер.
— Грустно.
— Да уж.
Карла Диксон повернулась к нему, Ричер обнял ее и крепко прижал к себе. От нее восхитительно пахло. Волосы окутывал едва уловимый запах шампуня. Ричер поднял ее в воздух и медленно закружил. Она казалась легкой, хрупкой и тоненькой. У нее была узкая спина. Кожа под черной шелковой блузкой излучала тепло. Ричер снова поставил ее на ноги, она выпрямилась и поцеловала его в щеку.
— Как же я скучала по всем вам!
— Я тоже, — сказал Ричер. — Я и сам не понимал, как сильно соскучился.
— Тебе нравится жизнь после армии? — спросила она.
— Да, очень нравится.
— А мне — нет. Но может быть, тебе лучше меня удалось перестроиться.
— Я не знаю, удалось ли мне перестроиться. И вообще что со мной происходит. Я смотрю на вас, и мне кажется, будто я еле-еле держусь на плаву. Или вообще тону. А вы все прекрасно плаваете.
— Ты действительно на мели?
— У меня практически ни гроша.
— У меня тоже, — призналась она. — Я зарабатываю триста тысяч в год и едва свожу концы с концами. Такова жизнь. Но ты в эти игры не играешь.
— Обычно меня это устраивает. Пока не приходится возвращаться в реальность. Нигли положила на мой банковский счет тысячу тридцать долларов.
— Намек на радиокод десять-тридцать? Умница.
— И чтобы я смог купить билет на самолет. Без ее денег я бы все еще добирался сюда автостопом.
— Ты бы шел пешком. Никто в здравом уме не посадит тебя в свою машину.
Ричер посмотрел на себя в старое запятнанное зеркало: шесть футов пять дюймов, двести пятьдесят фунтов, ладони огромные, точно замороженные индюшки, вздыбленные волосы, щетина на щеках, обтрепавшиеся манжеты рукавов, закатанных на предплечьях, как у чудовища Франкенштейна.
Бродяга.
«Из большой зеленой машины — и сюда!»
— Можно задать тебе вопрос? — спросила Диксон.
— Валяй.
— Я всегда хотела, чтобы мы были чем-то большим, чем просто сослуживцы.
— Кто?
— Ты и я.
— Это было утверждение, а не вопрос.
— Ты чувствовал то же самое?
— Честно?
— Пожалуйста.
— Да, то же самое.
— Так почему же мы ничего такого не делали?
— Это было бы неправильно.
— Мы игнорировали кучу других правил.
— Это разрушило бы наш отряд. Остальные завидовали бы.
— Включая Нигли?
— В определенном смысле.
— Мы могли хранить наши отношения в тайне.
— Размечталась, — усмехнулся Ричер.
— Мы можем сейчас сделать это и никому не говорить. У нас есть три часа, — сказала Диксон и, не дождавшись ответа, добавила: — Извини. Просто все эти кошмарные события заставляют меня думать о том, что жизнь коротка.
— А отряд все равно разрушен.
— Именно.
— Разве у тебя никого нет на востоке?
— Сейчас нет.
Ричер подошел к кровати. Карла встала рядом, касаясь бедром его бедра. Семь листков бумаги по-прежнему лежали в строгом порядке на покрывале.
— Хочешь еще на них посмотреть? — спросил Ричер.
— Сейчас не хочу, — ответила Диксон.
— Я тоже. — Он собрал листки и положил на ночной столик под телефон. — Ты уверена насчет этого?
— Вот уже пятнадцать лет.
— Я тоже. Но это должно остаться тайной.
— Согласна.
Он обнял ее и поцеловал. Прикосновение языком к ее зубам подарило ему новые ощущения. Пуговички на ее блузке были маленькими и неудобными.
Потом они лежали в кровати, и Диксон сказала:
— Пора снова заняться делом.
Ричер перекатился, чтобы взять листки со столика, но Диксон остановила его:
— Нет, давай попробуем сделать это в уме. Мы сумеем больше увидеть.
— Ты так думаешь?
— Всего чисел сто восемьдесят три, — сказала она. — Расскажи мне про сто восемьдесят три как про число.
— Оно не относится к простым, — ответил Ричер. — Делится на три и шестьдесят один.
— Какая разница, простое оно или нет?
— Умножь его на два, и получится триста шестьдесят шесть, а это количество дней в високосном году.
— Значит, это половина високосного года?
— Но не на семи листках, — сказал Ричер. — Половина любого года — это шесть месяцев и шесть листков.
Диксон замерла.
Ричер подумал:
«Полгода.
Половина года.
И куча возможностей.
Двадцать шесть, двадцать семь».
— Сколько дней в половине года? — спросил он.
— Обычного года? Зависит от того, о какой половине идет речь. Либо сто восемьдесят два, либо сто восемьдесят три.
— Как ты получаешь половину?