— Что вы тут делаете? — спросил он.
— Уезжаем, — ответил отец.
— Почему?
— Нам предлагают работу… хорошую работу.
— Вон как? Где же это?
— Около Уидпетча.
— Ну-ка, подождите, я на вас взгляну. — Он посветил фонарем сначала в лицо Элу, потом отцу, потом дяде Джону. — А с вами будто еще один был?
Эл сказал:
— Это которого мы подвезли? Невысокого роста, бледный?
— Да, как будто так.
— Мы его на дороге подсадили. Он ушел еще утром, когда снизили плату.
— Ну-ка повтори, какой он из себя?
— Небольшого роста, бледный.
— А лицо у него сегодня не разбитое было?
— Я ничего такого не заметил, — ответил Эл. — А что, бензиновая колонка еще открыта?
— Открыта. До восьми.
— Садитесь, — крикнул Эл. — Если хотите попасть в Уидпетч к утру, надо поторапливаться. Ты в кабину, ма?
— Нет, я сяду сзади, — ответила мать. — Па, ты тоже лезь сюда. А в кабине пусть едут Роза Сарона, дядя Джон и Эл.
— Па, дай мне талон, — сказал Эл. — Попробую взять на него бензину, может, разменяют.
Караульный смотрел им вслед, пока они не свернули налево, к бензиновой колонке.
— Два галлона, — сказал Эл.
— Видно, недалеко едете?
— Да, недалеко. Вы мне разменяете талон?
— Собственно… это не полагается.
— Слушайте, мистер, — сказал Эл. — Нам предлагают хорошую работу, надо только поспеть туда сегодня же к ночи. Не поспеем — другие перехватят. Будьте другом.
— Ну, ладно. Только подпиши талон.
Эл спрыгнул на дорогу и обошел грузовик.
— Конечно, подпишу. — Он отвернул пробку и налил в радиатор воды.
— Два галлона?
— Да.
— Куда же вы едете?
— К югу. Работу обещают.
— Вон как? Теперь работы — приличной работы — мало.
— Там у нас есть знакомый, — сказал Эл. — Наверняка едем. Ну, до свидания. — Грузовик развернулся и, подскакивая на выбоинах немощеной улицы, выехал на дорогу. Слабые фары скользнули лучами по щебню; в правую ток проходил плохо, и она то и дело подмигивала. При каждом толчке посуда, сложенная на дне грузовика, громыхала и лязгала.
Роза Сарона тихо застонала.
— Нездоровится? — спросил дядя Джон.
— Да. Все время нездоровится. Отдохнуть бы где-нибудь. И зачем только мы уехали из дому! Будь мы дома, Конни никуда бы не ушел. Стал бы учиться, работу бы получил.
Эл и дядя Джон молчали. Они стеснялись говорить с ней о Конни.
У выкрашенных в белую краску ворот к грузовику подошел сторож.
— Совсем уезжаете? — спросил он.
— Да, — ответил Эл. — На север едем. Получили работу.
Сторож направил луч фонаря на машину, поднял фонарь выше, осветил брезентовый навес. Мать и отец, не двигаясь, смотрели на яркий луч.
— Ну, так. — Сторож распахнул ворота. Грузовик свернул налево и поехал к широкому шоссе № 101, пересекающему побережье с севера на юг.
— Ты знаешь, куда ехать? — спросил дядя Джон.
— Нет, — ответил Эл. — Еду куда глаза глядят. Осточертело.
— Мне рожать скоро, — с угрозой в голосе сказала Роза Сарона. — Подыщите наконец хорошее место.
В ночном воздухе чувствовалась близость первых заморозков. С фруктовых деревьев вдоль дороги уже начинали опадать листья. Мать сидела на поклаже, прислонившись к боковому борту, отец — лицом к ней.
Мать окликнула Тома:
— Ну, как ты, ничего?
Он ответил приглушенным голосом:
— Немного тесновато. Сады проехали?
— Смотри, осторожнее, — сказала мать. — Как бы не остановили.
Том приподнял край матраца. Где-то рядом в темноте громыхала посуда.
— Опустить недолго, — сказал он. — А кроме того, не хочу, чтобы меня схватили в этой ловушке. — Он прилег, опершись на локоть. — Ух ты! А ведь холодновато стало!
— Тучи собираются, — сказал отец. — Говорят, зима в этом году будет ранняя.
— А что, белки высоко гнездятся, трава рано обсеменилась? — спросил Том. — Каких только примет люди не придумают! А по старым штанам погоду не предсказывают?
— Не знаю, — ответил отец. — Я уж зиму почувствовал. А чтобы говорить наверняка, надо здесь не один год прожить.
— Куда же мы едем? — спросил Том.
— Я не знаю. Эл свернул налево. Похоже, та же самая дорога, по которой мы сюда приехали.
Том сказал:
— Не знаю, что лучше. Если ехать по главному шоссе, полисмены будут чаще попадаться. Увидят меня с таким лицом, живо сцапают. Может, свернуть на проселок?
Мать сказала:
— Постучи ему. Пусть остановится.
Том постучал кулаком по стенке; грузовик остановился у края дороги. Эл вылез и подошел к заднему борту. Руфь и Уинфилд высунули носы из-под одеяла.
— Ну что? — спросил Эл.
Мать сказала:
— Надо посоветоваться. Может, поедем проселками? Том считает, что так будет лучше.
— Из-за моего лица, — добавил Том. — Долго ли опознать? Первый же полисмен задержит.
— Так куда же тогда? Я думал, к северу. Мы едем с юга.
— Так и держи, — сказал Том. — Только проселками.
Эл спросил:
— Может, остановимся, заночуем где-нибудь, а завтра с утра поедем?
Мать быстро проговорила:
— Нет, еще рано. Надо отъехать подальше.
— Ладно. — Эл залез в кабину, и грузовик тронулся с места.
Руфь и Уинфилд снова накрылись одеялом. Мать крикнула:
— Как там Уинфилд — ничего?
— Конечно, ничего, — сказала Руфь. — Он спал.
Мать опять прислонилась к борту.
— Чудно́ как-то, непривычно — будто за тобой охотятся. Я злая стала.
— Все стали злые, — сказал отец. — Все. Видела, как дрались в саду? Меняются люди. В правительственном лагере злых не было.
Эл свернул на проселочную дорогу, и желтые огоньки фар дрогнули, метнувшись по щебню. Фруктовые деревья кончились, пошел хлопчатник. Грузовик проехал полями еще миль двадцать, кружа и петляя по проселкам. Дальше дорога потянулась вдоль заросшей кустарником речки, потом свернула к мосту и по другую сторону снова пошла вдоль берега. И вскоре фары осветили длинный ряд красных товарных вагонов без колес, а у самой дороги — огромный щит с надписью: «Требуются Сборщики Хлопка». Эл замедлил ход. Том смотрел в щель между бортовыми планками. Когда грузовик проехал еще с четверть мили, Том опять постучал в стенку. Эл остановился у края дороги и опять вышел из кабины.