«Да», — глухо ответил Тахион.
«Я буду присылать корабль каждые десять лет, чтобы знать, как ты. Когда будешь готов вернуться, мы с радостью примем тебя обратно. Прощай, Тис».
«Прощай», — прошептал он.
— Ну? — спросил Том.
— Они оставят нас в покое.
— Я ужасно рад, что ты, того, не улетишь.
— И я тоже, — проговорил он, но как-то не слишком уверенно, и грустно посмотрел на светящуюся стену, как будто пытался вызвать изображение бабки обратно.
Большая теплая рука с короткими пухлыми пальцами крепко сжала его плечо. Через секунду Глюкс взял его вторую руку, и Тахион просто сидел молча, купаясь в волнах любви и сочувствия, которые исходили от обоих людей, и пытался заглушить тоску по дому.
— Да, жизнь, дружище, она, того, отличная штука.
— Почему ты не убил его? — спросил Том.
Tax пошевелился и взглянул в карие глаза друга.
— Потому что мне хочется верить, что он еще может измениться.
Пальцы Тома сжались сильнее.
— Поверь в это.
«With a Little Help From His Friends»
«ОПАЛЬНЫЙ УЧЕНЫЙ ЗВЕРСКИ УБИТ В СВОЕЙ ЛАБОРАТОРИИ», — сообщал заголовок.
— Видели бы вы, что пишут в «Дейли ньюс», — пожаловалась она.
— Милая девушка, — Тахион брезгливо отодвинул растрепанную «Нью-Йорк тайме» и откинулся назад на своем вращающемся стуле, — я не полицейский. Я — врач.
Она нахмурилась и откашлялась, негромко и нервно.
— Вас считают отцом и покровителем Джокертауна. Если вы не вмешаетесь, ни в чем не повинного джокера посадят за убийство.
Теперь настала его очередь хмуриться. Он зацепился высоким каблуком сапога за металлический край стола.
— У вас есть доказательства? Если есть, вам прямая дорога к адвокату этого бедолаги.
— Нет. У меня нет доказательств.
Он вытащил из вазы, которая стояла у его локтя, желтый нарцисс, покрутил его перед носом.
— Интересно. Вы настолько проницательны, что решили сыграть на моем чувстве вины.
Девушка улыбнулась в ответ, отрицательно махнула рукой — со стремительностью лесного зверька, почти украдкой, но при этом слегка чопорно. Тахион неожиданно подумал о том, как сильно он врос корнями в этот мир; сначала его посетительница показалась ему болезненно худой, и лишь сейчас он понял, насколько близко девушка подошла к хрупкому и блеклому такисианскому идеалу красоты. Почти альбиноска, кожа бледная, как бумага, светлые, практически бесцветные волосы, совсем прозрачные голубые глаза. Одежда, по его мнению, довольно невыразительная: персикового цвета строгий костюм, простая белая блузка; на шее висела цепочка, такая же бледная и тонкая, как ее волосы.
— Это моя работа, доктор, и вам об этом отлично известно. Мне по должности положено знать, что происходит в Джокертауне.
Сара Моргенштерн считалась в «Вашингтон пост» экспертом по тузам с тех самых пор, как десять лет назад освещала джокертаунское восстание, за что удостоилась номинации на Пулитцеровскую премию.
Он ничего не ответил. Девушка опустила глаза.
— Клецка никогда бы этого не сделал, такой тихоня просто не смог бы никого убить. Он ведь умственно отсталый, понимаете?
— Я знаю.
— Он живет с джокером по имени Глянец на Элдридж-стрит. Глянец присматривает за ним.
— И он невиновен.
— Как дитя. Ну, в семьдесят шестом его арестовали за нападение на полицейского. Но тогда было… совершенно другое дело. Он… тогда это просто носилось в воздухе. — Казалось, Сара хотела что-то добавить, но потом передумала.
— Это точно. — Тахион склонил голову. — Похоже, вас это задело не на шутку.
— Я не могу видеть, как обижают Клецку. Он напуган и ничего не понимает. Я просто не могу сохранять обычную журналистскую объективность.
— А полиция? Почему вы не обратитесь к ним?
— Им нужен подозреваемый.
— Но ваша газета? Она имеет вес.
Сара откинула за спину бесцветные волосы.
— Доктор, я могу написать разгромную статью. Возможно, нью-йоркские газеты поддержат тему. Не исключено, что заинтересуется даже «Сиксти минутс». [12] Пройдет волна общественных протестов, и правосудие восторжествует. А он все это время будет сидеть в тюрьме Тумс, доктор. Ребенок, одинокий и напуганный. Вы представляете себе, каково это — быть несправедливо обвиненным, незаслуженно лишиться свободы?
— Да. Представляю.
Она закусила губу.
— Я забыла. Простите.
— Ничего страшного.
Тахион наклонился вперед.
— Я занятой человек, милая девушка. На мне держится целая клиника. Я продолжаю попытки убедить власти, что если мы отразили первое вторжение Прародительницы Роя, то это еще не значит, что она просто улетит обратно. Может быть, сейчас она готовится к новому, еще более ужасному нападению. — Он вздохнул. — Ладно. Думаю, я должен этим заняться.
— Вы поможете?
— Помогу.
— Слава богу.
Tax поднялся, обошел стол и встал рядом с ней. Девушка чуть запрокинула голову, забавно приоткрыла губы, и у него появилось впечатление, что Сара пытается быть соблазнительной, не вполне представляя, как это делается.
Что она затеяла? Не в его правилах было отвергать приглашение, исходившее от столь привлекательной женщины, но за ее поведением крылось что-то непонятное, и это настораживало Тахиона, воспитанного в такисианских традициях кровной мести. Не то чтобы он чуял угрозу, скорее — какую-то тайну, а для представителя его касты это само по себе было угрожающим.
Подчиняясь внезапному порыву и раздосадованный тем, что девушка предлагает ему себя, но так, что принять это предложение совершенно невозможно, такисианин протянул руку к вырезу ее блузки и вытащил оттуда цепочку. Показался простенький серебряный медальон с выгравированными на нем инициалами «А. У.». Сара попыталась прикрыть его ладонью, но он с кошачьим проворством раскрыл створки.
Внутри оказалась фотография девочки, совсем юной, не старше тринадцати лет. Волосы у нее были соломенного цвета, лицо пухлее, ухмылка заносчивей, но во всем остальном ее сходство с Сарой Моргенштерн было неоспоримо.
— Это ваша дочь?
— Моя… моя сестра.
— С инициалами «А. У.»?
— Моргенштерн — фамилия моего бывшего мужа. Я не стала менять ее после развода. — Она отвернулась чуть в сторону: колени крепко сжаты, плечи сгорблены. — Ее звали Андреа. Андреа Уитмен.