Мысль показалась смешной и незначительной.
Мне снилось море.
Не Белое Море, неуклюжее скопление уродливых недостроек, похожих на гнилые зубы.
И не Черное, с жирными нефтяными разводами в Севастопольской бухте, с торчащими из темной воды исковерканными надстройками украинских крейсеров.
Настоящее море. Средиземное, курорт на Мальте. Я лежу на искрящемся песке рядом с длинной француженкой Ренэ из «Ле Монд» и рассеянно смотрю сквозь светофильтры на девушек топлесс и боттомлесс, играющих в серсо. Над головой, в небесно-голубой синеве, скользит меж облаков маленький серебристый самолетик. Милях в десяти от берега режет воду громада японского вертолетоносца «Мисима», вокруг шныряют разноцветные яхты.
– А ты знаешь, боттомлесс придумали как раз французы, – говорит Ренэ в продолжение не то спора, не то диалога.
Я пью кампари из высокого стакана и пожимаю плечами:
– Больше некому, я и не удивляюсь. Только ваши извращенцы могли снять с девушки трусики и оставить лифчик.
– В позапрошлом году любительниц боттомлесс здесь разгоняла полиция. А сейчас, смотри, их очень много. – Ренэ теребит бантик между двух чашечек ее ослепительно-зеленого купальника.
– Не желаешь присоединиться?
– Пока нет. – Ренэ игриво посмотрела на меня.
Я хотел что-то ответить, пройтись по поводу женской стыдливости, возникающей в самые неподходящие моменты, но случайно взглянул на море и оторопел. Огромный вертолетоносец вздрогнул, – словно крупное животное, которое укусил москит, приподнялся на волнах и с гулом раскололся пополам.
Народ бросился из моря, словно оно наполнилось кислотой. Я схватил камеру и стал лихорадочно снимать, фиксируя, как из глубины вертолетоносца извергаются тучи пара и дыма. Рядом азартно взвизгивала Ренэ.
Черт, приснится же. Ладно, сон есть сон, я их в последнее время не много и видел – засыпал, словно проваливался… Я утер с лица набежавший пот и отметил, что валяюсь как свинья – на полу, головой под стулом.
Кстати, история с вертолетоносцем ничем не закончилась. Самой ходовой была версия о причастности к делу албанской националистической группировки «Скандербег», но окончательно ничего так и не решили. Правда, японцы стали плавать в Средиземноморье куда аккуратнее, особенно после того, как Израиль по ошибке потопил их эсминец и куда-то пропали две подлодки. И то верно. Это ж не Москва, где они творят, что хотят. А я зато заработал на снимках дикие деньги, продав всю серию в «Ю. С. Ньюс энд Уорлд Рипорт».
На часах, помигивающих на стене, без семи шесть. Рановато я поднялся, но чувствовал себя неожиданно бодро. Любопытный у меня теперь режим дня, содержательный: встал, поел, пострелял, поел, уснул. Расставьте действия в произвольном порядке – суть не изменится. Остальные спали или очень умело притворялись, Тройка даже храпел. Я порылся в холодильнике, нашел концентрат какао, разболтал в холодной воде – лень было возиться и кипятить – и выпил, заедая подсохшей булкой с куском салями. В рот лезли куски пластиковой упаковки, и я то и дело сплевывал их прямо на пол.
– Не спится? – тихонько спросили сзади. Это был Артем. Он выглядел помятым, но выспавшимся.
– Да вот… – неопределенно ответил я. – Брожу. Питаюсь.
– A y меня хорошая новость. План штаб-квартиры якудза нужен?
– Нужен.
– Завтра в два на Дзержинского. Будем иметь план.
– Хорошо бы. Иначе будут иметь нас.
– Нет, это точно. Сбоев быть не должно.
– Откуда информация?
– От… – По глазам видел, что он хотел сказать: «От верблюда», но передумал. – Сам не знаю. Предложили взять, так чего теперь отказываться?
– Это не ловушка?
– Нет… – ответил он довольно решительно, но я в последнее время привык находить ловушки в самых неожиданных местах.
– Больше ничего объяснить не хочешь?
– Н-нет. Не могу, вернее.
– Ну, будешь разговаривать с Костиком и с нашим генералиссимусом. Даже если я тебе на слово поверю, не стану раскапывать, что за план да откуда он, то генералиссимус точно станет.
– Какой еще генералиссимус?
– Тройка. Тройка, семерка, туз… Читал?
– Кого?
Положительно, упадок в нашей культуре, подумал я, допивая какао.
– Ты его давно знаешь, Тройку?
– Достаточно.
– Достаточно для чего?
– Для того, чтобы утверждать, что я его знаю.
– Однако ты и не догадывался, кто за ним стоит…
– Было такое…
От нечего делать мы посмотрели неинтересные утренние новости, сделав звук погромче, чтобы кого-нибудь разбудить – просто так, из вредности. Этот номер удался только с Мартином, впрочем, я подозревал, что он давно уже не спал, с тех пор как Артем стал докладывать мне про план дома якудза. Интересно, было у них что-нибудь или пока еще нет? Артем вроде бы гетеросексуал, но кто его знает… Глядя на Мартина, можно изменить многим принципам.
Я вспомнил его братца-майора и подумал, как занятно судьба распоряжается своими фишками. Могло бы случиться и наоборот. А могло бы вообще ничего не случиться. Ладно, главное, что Мартин сейчас с нами, и я ему доверяю едва ли не больше, чем остальным, вместе взятым, кроме, может быть, Артема. Мартин, как мне показалось, относился к банде Тройки тоже настороженно, хотя драться больше не лез и никаких конфликтов не устраивал. Отличная боевая единица, к тому же с головой.
Военный совет состоялся в начале девятого, когда Костик растолкал своих хулиганов. Они с Тройкой выслушали Артема заинтересованно и долго пытались выяснить, откуда у того данные, но Артем не кололся, упрямо стоя на своем.
Наконец сошлись на том, что за планом ехать надо, но очень осторожно. «В случае чего – отмахаемся», – сказал Славик.
С тем и поехали.
Площадь Дзержинского помещалась в центре Западного района. На площади стоял одноименный памятник, причем, насколько я знал, подлинный, прошлого века. Борис Борисыч из «Известий» рассказывал, что после революции в начале прошлого века Дзержинский был шефом спецслужб и весьма на этом посту прославился. Что, впрочем, неудивительно, ибо спецслужбами дураки руководят крайне редко и очень недолговременно.
Потом, уже ближе к нашему времени, памятник сломали во время демократических реформ и этим его спасли. Когда Старую Москву бомбили, памятника там уже не было, его вывез – почему-то в Рязань – некий старый поклонник Дзержинского. А когда строили Новую Москву, ни с того ни с сего решили назвать одну из площадей именем Дзержинского, а тут кстати сыскался и памятник. Ходил слух, что потомки поклонника затребовали огромные деньги. Получили они их или же нет, покрыто мраком, но памятник – вот он стоит. Обычный вроде человек, с умным лицом и бородкой клинышком.