— Так что же в результате отказало? — спросила она.

Макбаннерман проследила за ее взглядом и едва уловимо пожала плечами.

— На самом деле отказало все. Сердце — это большая сложная мышца, она сокращается тридцать миллионов раз в год. Если ей удается выдержать двадцать семь миллиардов ударов, что равняется девяноста годам, мы называем это старостью. Если только восемнадцать миллиардов, то есть шестьдесят лет, мы говорим о ранней болезни сердца. И называем ее самой серьезной медицинской проблемой Америки, но на самом деле можем сказать только одно: рано или поздно сердце останавливается.

Она замолчала и посмотрела на Ричера. На мгновение ему показалось, что она увидела у него какие-то симптомы, но он тут же сообразил, что она ждет, чтобы его представили.

— Джек Ричер, — сказал он. — Я старый друг Леона.

Макбаннерман медленно кивнула, словно получила ответ на мучившую ее загадку.

— Знаменитый майор Ричер. Он много о вас говорил.

Она сидела и с откровенным интересом разглядывала Ричера. Изучила его лицо и перевела взгляд ниже, на грудь. То ли потому, что у нее такая профессия, то ли просто заметила ожог от выстрела.

— А он говорил еще о чем-нибудь? — спросила Джоди. — У меня сложилось впечатление, что его что-то беспокоило.

Макбаннерман повернулась к ней с озадаченным видом, словно хотела сказать: «Все мои пациенты обеспокоены, их беспокоит вопрос жизни и смерти».

— В каком смысле?

— Я не знаю точно, — ответила Джоди. — Может быть, кто-то из других пациентов втянул его в какое-то дело?

Доктор пожала плечами и уже собралась сказать, что ничего не знает, но тут вдруг вспомнила.

— Да, он кое-что говорил. Сказал, что у него появилось новое задание.

— А он сказал какое?

Макбаннерман покачала головой.

— Никаких деталей. Но я видела, что его это дело очень занимает и беспокоит. Сначала он не хотел о нем говорить. Ну, вроде как кто-то поставил перед ним простую и скучную задачу. Но позже очень заинтересовался и не мог скрыть беспокойства. Его кардиограммы стали значительно хуже, и мне это совсем не нравилось.

— Это дело было связано с кем-то из пациентов? — спросил Ричер.

— Не знаю. Но, думаю, это возможно. Они много времени проводят вместе в приемной. Разговаривают друг с другом. Пожилым людям часто бывает одиноко и скучно.

Ее слова прозвучали как выговор, и Джоди покраснела.

— А когда он впервые об этом заговорил? — быстро спросил Ричер.

— Кажется, в марте, — неуверенно ответила Макбаннерман. — Или, может, в апреле? Вскоре после того, как стал посещать нас амбулаторно. Незадолго до того, как отправился на Гавайи.

Джоди удивленно уставилась на нее.

— Он был на Гавайях? Я не знала.

Макбаннерман кивнула.

— Он пропустил очередной визит, и я спросила его, что случилось. Он ответил, что летал на несколько дней на Гавайи.

— Гавайи? Интересно, почему он туда отправился и ничего мне не сказал?

— Я не знаю, зачем он туда летал, — проговорила доктор.

— А состояние у него было приемлемое для такого путешествия? — спросил Ричер.

Доктор покачала головой.

— Нет, и я думаю, он понимал, что делает глупость. Может быть, именно по этой причине он ничего вам не сказал.

— Когда он перешел на амбулаторное лечение? — спросил Ричер.

— В начале марта, — ответила она.

— А на Гавайи когда летал?

— Думаю, в середине апреля.

— Хорошо, — сказал он. — Вы не могли бы дать нам список пациентов, посещавших вас в тот период времени? Март и апрель. Имена людей, с которыми он мог разговаривать.

Макбаннерман начала качать головой, не дослушав его до конца.

— Мне очень жаль, но я не могу. На самом деле не могу. Это конфиденциальная информация.

При этом она смотрела на Джоди, как бы взывая к ней: «Вы адвокат, а я врач, и мы обе женщины, вы же понимаете, какие у нас тут правила». Джоди с сочувствием кивнула.

— Не могли бы вы просто спросить у регистратора? Ну, понимаете, вдруг она видела, как папа с кем-то разговаривал, когда ждал приема. Это будет всего лишь вопрос к третьей стороне, и никакого нарушения закона о конфиденциальности. Естественно, по моему мнению.

Макбаннерман не пришлось дважды указывать на лазейку, которой она тут же воспользовалась: нажала на кнопку интеркома и пригласила женщину-регистратора. Той задали интересовавший Ричера и Джоди вопрос, она принялась кивать и заговорила прежде, чем доктор замолчала:

— Да, конечно, мистер Гарбер постоянно разговаривал с симпатичной пожилой парой, ну, с тем мужчиной, у которого клапан в левом верхнем желудочке. Он больше не может водить машину, и его каждый раз привозит жена. У них такая ужасная старая машина, помните? Мистер Гарбер что-то для них делал, я в этом совершенно уверена. Они все время показывали ему старые фотографии и какие-то бумаги.

— Хоби? — спросила ее Макбаннерман.

— Точно, они вели себя как самые настоящие заговорщики, эти трое: мистер Гарбер, старик Хоби и его жена.

Глава 6

Крюк Хоби сидел один в своем личном кабинете на восемьдесят восьмом этаже, прислушиваясь к тихим звукам, пронизывающим огромное здание, обдумывая положение, меняя свое решение. Про него нельзя было сказать, что он негибкий человек. Он этим гордился. И восхищался тем, как умеет перекраивать свои планы, адаптироваться к ситуации, слушать и учиться. Он считал, что в этом его сила и уникальность.

Когда Хоби отправился во Вьетнам, он почти ничего не знал о своих способностях. Он вообще мало что знал, поскольку был молод. И не просто очень молод, а попал в армию из тихого пригорода, где просто невозможно приобрести какой бы то ни было опыт.

Вьетнам его изменил. Он мог его сломать. Он многих ломал. Крюк Хоби видел, как парни вокруг него разваливаются на части. Не только юноши вроде него, но и профессионалы, прослужившие в армии не один год. Вьетнам придавливал людей, и некоторые не выдерживали, но не все.

Хоби выдержал и не сломался. Он смотрел по сторонам, менялся и приспосабливался. Слушал и учился. Убивать было легко. До сих пор он не видел мертвецов, кроме разве что животных, попавших под машину, — бурундуков и кроликов да иногда вонючих скунсов, случайно оказавшихся на заросших дорожках около его дома. В свой первый день во Вьетнаме он увидел восемь трупов американцев. Это был патруль, буквально разорванный на куски минометным огнем. Восемь человек, двадцать девять кусков, некоторые очень большие. Момент, определивший его дальнейшую жизнь. Его товарищи затихли, кого-то тошнило, другие тихонько плакали, не в силах поверить своим глазам. Хоби это зрелище не тронуло.