— Ретроградная амнезия, — изрекла она. — Подлинная, чистейший случай.
— Продолжительность? — спросил Нейбур.
— Любой специалист по бейсболу вам назовет точную дату, — сказала Мейсон. — Последнее, что он помнит, конкретная игра «Кардиналов». [13] Я готова спорить, что это неделя, считая от сегодняшнего дня.
— В том числе и пятница, — заметила Хелен.
— Боюсь, что так.
— Ладно, ситуация прояснилась, — обрадовался Данута.
— Замечательно! — воскликнула Хелен.
Она поднялась, и остальные последовали за ней к лифту. Ричер так и не понял, правильно все они поступили или нет. Однако не вызывало сомнений, что дело Барра каждый воспринял по-своему. Для всех них он перестал быть человеком, превратившись в пациента или юридическую проблему.
— Вы идите, — сказал Ричер.
— А вы останетесь? — спросила Хелен.
Ричер кивнул.
— Я хочу взглянуть на старого приятеля, — сказал он.
— Зачем?
— Я не видел его четырнадцать лет.
Хелен подошла к нему вплотную.
— Но зачем? — тихо спросила она.
— Не беспокойтесь, я не собираюсь выключать систему жизнеобеспечения, — заверил ее Ричер.
— Очень надеюсь.
— Я просто не могу это сделать, — сказал он. — Ведь у меня нет алиби.
Она немного помедлила, а потом повернулась и присоединилась к остальной компании. И все вместе направились к выходу. Ричер подождал, пока они минуют стальную дверь и скроются в лифте. Потом зашагал по коридору к палате Барра. Он не стал стучать. Лишь постоял немного, повернул дверную ручку и вошел.
В палате было слишком тепло. Здесь можно было жарить цыплят. Для защиты от солнца широкое окно прикрывали подъемные жалюзи. От них исходило сияние, и помещение наполнял мягкий белый свет. Повсюду стояло медицинское оборудование. Прибор искусственного дыхания был отключен. Рядом с постелью находились стойки для внутривенного вливания и прибор, контролирующий работу сердца. Трубки, баллоны и провода.
Барр лежал на спине в кровати, стоявшей посреди палаты. Без подушки, голова зафиксирована. Волосы сбрили, на отверстия, просверленные в черепе, наложили повязки. Левое плечо скрывали бинты, доходящие до локтя. Правое плечо осталось обнаженным. Бледная кожа казалась тонкой. Грудь и бока Барра были забинтованы, простыня спущена до пояса, руки лежали вдоль тела и были пристегнуты наручниками к раме койки. Из левой руки Джеймса торчали иголки внутривенного вливания. От большого пальца правой руки тянулся серый провод к какому-то прибору. Из-под бинтов на груди выходили красные провода, соединенные с каким-то устройством, имеющим экран. На экране медленно перемещался узор, напомнивший Ричеру запись выстрела. Высокие пики и длинные впадины. Прибор издавал приглушенное гудение всякий раз, когда на экране появлялся пик.
— Кто здесь? — прохрипел Джеймс Барр.
Голос у него был слабый. И еще Ричер уловил в нем страх.
— Кто здесь? — снова спросил Барр.
Он не мог повернуть голову, и это уменьшало поле его обзора. Его глаза постоянно двигались справа налево и обратно. Ричер подошел поближе и молча наклонился над кроватью.
— Ты? — спросил больной.
— Я, — ответил Ричер.
— Зачем ты здесь?
— Знаешь зачем.
Правая рука Барра задрожала, и серый провод стал раскачиваться. Наручник застучал о край койки.
— Похоже, я тебя подвел, — сказал он.
— Очень похоже.
Ричер смотрел Барру в глаза, поскольку глаза оставались единственной частью его тела, способной двигаться. Зафиксирована была не только голова, но и тело, спеленутое, как у мумии.
— Я ничего не помню, — сказал Барр.
— Ты уверен?
— Полная пустота.
— Ты понимаешь, что я с тобой сделаю, если ты меня обманываешь?
— Догадываюсь.
— Ну тогда умножь на три, — посоветовал Ричер.
— Я говорю правду, — сказал Барр. — Я ничего не могу вспомнить.
Его голос был тихим, беспомощным, полным недоумения. Он не оправдывался и не жаловался. Просто констатировал факт.
— Расскажи о бейсбольном матче, — сказал Ричер.
— Его передавали по радио.
— Не по телевидению?
— Я предпочитаю радио, — сказал Барр. — Как в старые добрые времена, когда я был ребенком. Однажды передавали радиорепортаж из Сент-Луиса. Такие огромные расстояния. Летние вечера, теплая погода. И репортаж о бейсбольном матче.
Он затих.
— Ты в порядке? — спросил Ричер.
— У меня ужасно болит голова. Кажется, мне сделали операцию.
Ричер промолчал.
— Я не люблю смотреть бейсбол по телевизору, — сказал Барр.
— Я пришел не для того, чтобы обсуждать твои вкусы.
— А ты сам смотришь бейсбол?
— У меня нет телевизора, — ответил Ричер.
— Правда? Но он у тебя должен быть. Можно купить телевизор за сотню долларов. А маленький даже дешевле. Посмотри в «Желтых страницах».
— У меня также нет телефона. И нет дома.
— Но почему? Ты ведь больше не служишь в армии.
— Откуда ты знаешь?
— Никто больше не служит в армии. Во всяком случае, с тех времен.
— Некоторые продолжают служить, — сказал Ричер, думая об Эйлин Хаттон.
— Только офицеры, — возразил Барр.
— А я и был офицером, — сказал Ричер. — Ты должен помнить такие вещи.
— Но ты был не таким, как все. Вот что я имел в виду.
— И чем же я отличался?
— Ты зарабатывал на жизнь.
— Расскажи мне лучше о бейсбольном матче.
— Почему у тебя нет дома? У тебя все хорошо?
— Ты обо мне беспокоишься?
— Мне не нравится, когда у небезразличных мне людей возникают проблемы.
— У меня все в порядке, — сказал Ричер. — Поверь мне. Проблемы у тебя.
— Теперь ты полицейский? Здесь? Я тебя ни разу тут не видел.
Ричер покачал головой.
— Я обычный гражданин.
— Откуда?
— Из ниоткуда. Гражданин мира.
— Почему ты оказался здесь?
Ричер не стал отвечать.
— Ага, чтобы разобраться со мной.