Он легонько проводит иголкой по моей груди — о Боже, нет! Только не в сосок, нет! Можете себе такое представить?! Он останавливается, переводит дух — как бы мне хотелось сейчас заорать не своим голосом! — иголка скользит по моему платью вниз, замирает на животе, опускается еще ниже… это же просто псих, какой-то ненормальный напал на меня! А-а-а!
Он вонзил иголку мне в бедро — ой, как больно! А теперь приставил ее к самому интимному месту — нет, пожалуйста, только не это.
— Нам непременно нужно туда пойти! Они ждут нас к семи!
Иветта! Иветта! Скорее сюда!
Запах пота и разгоряченного тела исчезает — остается лишь едва слышный звук быстро удаляющихся шагов. Иветта наконец выходит из дома, напевая «Мадрид, Мадрид!» Душа моя от гнева и ужаса буквально захлебывается в рыданиях; Иветта уже возле меня:
— Боже ты мой, вы же вся в поту! И совсем красная вдруг стали!
Она промокает мне лицо носовым платком — я так никогда и не узнаю, были на нем следы слез или нет.
— Ну и жарища сегодня! О-ля-ля! Да вас еще и комары искусали!
Она катит мое кресло в дом. Сердце у меня все еще бьется как сумасшедшее. Я ощущаю смутную боль от уколов. Однако сердце так колотится отнюдь не из-за нее. А от жутких воспоминаний: ведь я оказалась полностью во власти этого типа, причем хуже, чем связанная по рукам и ногам — он легко мог сделать со мной все что вздумается.
Никак не могу поверить, что кто-то способен оказаться настолько жесток, чтобы вот так «забавляться», терзая калеку.
Переодевая меня, Иветта все время ворчит. Она ведь тоже страдает от жары. Она обтирает мне тело влажной махровой рукавичкой, смазывает лосьоном «комариные укусы», потом идет тоже переодеться — и вот мы уже готовы отправиться на вечеринку.
На душе у меня очень тревожно. Такое ощущение, будто мне приснился кошмарный сон. Неужели действительно существует некто, причем, судя по всему, хорошо меня знающий, способный писать на моей коже слово «шлюха» и испытывать удовольствие от того, что пугает меня чуть ли не до смерти?
Иветта выкатывает коляску из дома и запирает дверь. Мы пускаемся в путь.
— Все в порядке?
Мой палец остается недвижим.
— Да, мне тоже очень жарко. Ну ничего, там нам будет лучше.
Но дело-то совсем не в жаре. Однако как мне объяснить ей это? Как заставить людей услышать меня?
Вечеринка в самом разгаре. Солнце уже скрылось за горизонтом; стало чуть прохладнее. Элен сказала мне, что они поставили в саду два больших стола — в качестве стойки с закусками; мангалом занимается Поль.
Я слышу взрывы смеха, звон тарелок, бокалов. Элен устроила меня в уголке, дабы обеспечить мне максимально возможный в таких условиях покой. Гостей, судя по всему, собралось, как минимум, человек двадцать, и всем им, похоже, очень весело. Бетти невероятно пронзительным голосом рассказывает об их недавней прогулке с Маню на катамаране при ветре восемь метров в секунду. Клод Мондини читает — уж не знаю кому — целый доклад об успехах новых течений в области Закона Божьего. И подумать только: ведь совсем недавно я так радовалась, что попаду на эту вечеринку! Теперь от былого восторга и следа не осталось — я беспрестанно думаю лишь о том, кто же из присутствующих здесь людей способен получать удовольствие, втыкая иголку в слепую калеку? По всему саду с визгом носятся дети. Внезапно я вспоминаю о том, что и Виржини тоже, должно быть, тут!
Однако вместо того, чтобы хоть немного успокоить меня, эта мысль леденит мне душу. Ибо появление Виржини означает неизбежный возврат к бесчисленным вопросам, на которые нет ответа. А нынче вечером мне только этого и не хватало для полного «счастья».
Ну конечно — я уже слышу ее тоненький спокойный голосок:
— Добрый вечер, Элиза. У тебя все в порядке?
Я приподнимаю палец, хотя это — явная ложь. У меня отнюдь не все в порядке.
— А я в лагере каталась на настоящем пони! Просто класс! С удовольствием осталась бы там до конца лета, но они не захотели. А ведь там гораздо лучше. Спокойнее.
До нас доносится голос Поля:
— Виржини, твои котлеты сейчас остынут!
— Уже иду!
Однако прежде чем убежать, она быстро склоняется и шепчет мне на ухо:
— Будь поосторожнее!
Я остаюсь одна. Есть совсем не хочется. Я искренне сожалею о том, что вообще познакомилась с Виржини.
Кто-то опускает руку мне на плечо, и я — мысленно, разумеется — одним прыжком отскакиваю метров на десять.
— Все в порядке, Лиз?
Это Поль.
Палец мой остается недвижим. Если еще кто-нибудь спросит меня, все ли у меня в порядке, меня, наверное, просто вырвет.
— Слишком много народу?
Мой палец остается на месте. Пожалуй, это самая забавная игра на свете. Ибо она может длиться часами.
— Вы чем-то встревожены?
В самое яблочко. Я приподнимаю палец.
— Хотите вернуться домой?
Палец мой даже не дрогнул. Только не домой.
— Поль, так ты покажешь нам эти знаменитые фотографии или нет? — совсем рядом с нами раздается громоподобный голос Стефа.
Из-за того, что голос Стефа всегда звучит в высшей степени мужественно, я неизменно воображаю его себе этаким подобием образцового игрока в регби: длинные светлые волосы, ярко-синие глаза и большой рот с пухлыми губами. Поль выпрямляется, убирает руку с моего плеча — от нее остается лишь легкий теплый след.
— Пока, Лиз.
Поль переименовал меня в «Лиз». «Элиза» ему не нравится. Он утверждает, что это имя вызывает у него ассоциацию с занудной барышней, способной лишь бренчать на фортепьяно. Ну а мне совершенно не нравится «Лиз». Сразу же начинаю чувствовать себя столетней старушкой, да еще почему-то в этакой пышной накидке — вроде тех, что носили в довоенные времена маленькие девочки. Как бы там ни было, но теперь я для всех — Лиз.
Почему Виржини велела мне быть поосторожнее? Нельзя не отметить, что ее предупреждение прозвучало как нельзя кстати. Музыка орет просто оглушительно — какая-то суперсовременная группа, которой я не знаю. Гости, чтобы услышать друг друга, вынуждены кричать не своими голосами. Слава Богу! Кончилось. Босанова куда меньше режет слух.
— Знаете, Лиз, Поль частенько выглядит настоящим бабником, хотя на самом деле он очень преданный муж.
У меня перехватывает дыхание. Кто сказал мне эти слова? Эта зараза Софи? Я не очень уверена в том, что узнала ее голос. Можно подумать, будто… я с Полем… или Поль со мной… В моем-то состоянии? Пожалуй, мной как женщиной теперь способны заинтересоваться разве что какие-нибудь лурдские [3] паломники либо их санитары…