Короче, опять полный тупик. Вот если бы этот засранец Иссэр явился ко мне сейчас — ведь раньше, когда мне этого и не хотелось вовсе, только и делал что прибегал невесть зачем…
Эксгумация… От одного лишь слова мороз по коже пробегает. Раннее серенькое утро, выкопанные из влажной земли гробы, разлагающиеся трупы — лохмотья одежды, пряди волос, полусгнившие лица, где уже, поблескивая, проступают голые кости… Стоп, Элиза: о таких вещах думать не следует. И ты не будешь больше об этом думать.
— Как все ужасно. Надеюсь, что они его скоро поймают, — вздыхает Иветта.
— Жаль, что они не поймали его раньше, — сквозь зубы произносит Поль. — Ладно, нам пора, у меня за это время накопилась куча работы…
— Да, конечно; понимаю… А на когда это назначено? То есть… Я имею в виду…
— Эксгумацию? Она состоится послезавтра утром, — отвечает Элен. — Ну, Виржини, ты, надеюсь, идешь с нами, мы ведь уходим…
— Уже? Но я же еще не досмотрела…
— Ну-ка поторапливайся, да без разговоров!
— До свидания, Элиза, до свидания, Иветта, до свидания, дядюшка Жан.
Вот и пойми — с чего вдруг ей вздумалось так называть Жана Гийома: «дядюшка Жан». Все прощаются. Лишь мешок с картошкой — то бишь я — спокойно остается на месте, предаваясь размышлениям.
Во всей этой истории постоянно концы с концами не сходятся. Ни одна деталь головоломки не подходит к другой. Словно кто-то постоянно — и очень ловко — все путает. Как будто некто, прекрасно знающий, что являет собой картинка головоломки в целом, режет детали на кусочки, чтобы никто и никогда не смог поставить их на надлежащее место.
— Бедняга Поль! Не хотелось бы мне оказаться на его месте. Знать, что послезавтра выкопают из земли твоего погибшего мальчишку… — доносится из кухни голос Жана.
— Ох, не надо об этом: меня от таких мыслей просто трясти начинает. Нет, вы представляете себе, Элиза?
Я приподнимаю палец.
— Что ни говори, а есть люди, на долю которых выпадает горя куда больше, чем положено простому смертному на этой грешной земле, — продолжает Иветта.
Уж я-то с этим совершенно согласна.
— У бедняги совсем замученное лицо, — замечает Гийом. — Временами оно меняется так, словно он в один миг лет на десять состарился.
Невольно я начинаю думать о том, а что бы я испытала, если бы мне сказали, что послезавтра откопают из могилы Бенуа. Бенуа, которого я никогда не видела мертвым; Бенуа, на похоронах которого меня не было… Бенуа, навсегда оставшегося в моей памяти безмятежно улыбающимся на фоне ирландского неба, по которому вечно бегут облака. Бенуа, превратившегося теперь, наверное, в самый обычный скелет, над которым хорошо потрудились могильные черви. Нет, это слишком несправедливо; подчас мне хочется взять да и раздавить этот мир в руках, словно стакан — так, чтобы кровь из ладоней хлынула.
— А Элизе можно есть форель?
— Сейчас растолку ей кусочек пополам с картошкой…
Отлично — совсем как корм для свиней. Похоже, нынче вечером настроение у меня более чем отвратительное!
Ну вот — я получила-таки ее! Новую электрическую инвалидную коляску! И уже восседаю на ней, словно императрица на троне. Вчера утром Иветта позвонила моему дядюшке, а днем это чудо было доставлено нам из магазина. Жан тут же принялся за работу, и с нынешнего утра она принадлежит мне! Коляска, способная передвигаться по моей воле, без всякой посторонней помощи. И — чудо из чудес — мне не надо теперь ничего ни у кого просить, чтобы сдвинуться с места, просто нажимаю кнопку указательным пальцем левой руки. Жан собрал все четыре кнопочки вместе, разместив их в виде креста: вперед, назад, направо, налево. В данный момент мне доступны лишь две из них: вперед и назад — направо и налево пока не получается. Рэйбо, с которым, естественно, не преминули проконсультироваться по этому поводу, счел, что наше приобретение может лишь способствовать восстановлению двигательных функций моей руки, и от души пожелал мне упорства в освоении нового кресла. Такое впечатление, будто я стараюсь только для того, чтобы угодить ему! Ну да ладно… Катаюсь взад-вперед по гостиной (Иветта освободила мне достаточно места для этого занятия, расставив всю мебель вдоль стен) и должна вам признаться: после долгих месяцев полной зависимости от окружающих, вновь обретенная способность передвигаться самостоятельно — пусть даже всего на каких-нибудь три метра в пределах гостиной — кажется просто чудом из чудес.
А между тем, пока я тут развлекаюсь со своей новой игрушкой, полицейские проводят эксгумацию трупов погибших мальчишек. В присутствии их родителей — по одному человеку от каждой семьи. От Фанстанов, я полагаю, туда отправился Поль. Да и от прочих семей явились скорее всего отцы умерших. Тесный кружок мужчин — с сухими глазами, с комом в горле — стоят сейчас на холодном ветру и смотрят, как могильщики раскидывают лопатами землю. Паршиво, что ни говори. Иветта утверждает, что сегодня стоит на редкость хорошая погода. Она распахнула окна — оттуда тянет влажной осенней землей. Кажется, я где-то слышала, что люди, вскрывающие гробы, надевают специальные маски — как у хирургов — не столько из-за запаха, сколько из-за ядовитых трупных испарений. Ведь в гробах происходят определенные химические процессы. Иногда некоторые из них даже взрываются. Господи, ну зачем я все время позволяю себе впадать в такого рода мысли! Вперед-назад, назад-вперед; не хочу думать ни о каком кладбище, не хочу воображать себе эти сморщенные, искореженные детские тела; вперед-назад.
— В конце концов вы проделаете посреди гостиной пару хорошеньких бороздок!
Да, моя добрейшая Иветта; вперед, назад — бороздки, траншеи, рвы, могилы… стоп!
Звонит телефон.
— Алло? А, здравствуйте, Катрин. Простите? Нет, нет — ничего страшного, придете завтра; да, понимаю… Ну раз уж вам надо к дантисту… Что?.. Да что вы говорите?.. Но это просто невозможно!.. А вы откуда узнали? А… А он, что он говорит по этому поводу?.. Что? Просто безумие какое-то!.. Но почему?.. И все-таки это недостаточно веская причина… Да, да, понимаю, спасибо, что предупредили; до завтра… Элиза, это просто ужасно: жена Стефана… Она… покончила с собой! Катрин была в больнице как раз в тот момент, когда ее туда привезли…
Что? Да что же это творится?
— Проглотила целую кучу каких-то снотворных; пришла горничная и обнаружила ее лежащей на полу… Она умерла, Элиза!
Умерла? Жена Стефа? Покончила жизнь самоубийством? Но почему, черт возьми?..
— Катрин считает, что все из-за того, что он хотел уйти от нее. Как бы там ни было, но убивать себя только поэтому… И представляете: никто не знает, где он сейчас, его не смогли отыскать… Представляете: его жена умерла, а он даже не знает об этом? Пытались до него дозвониться — у него телефон есть в машине, но никто не берет трубку. О-ля-ля, воистину ужасные вещи творятся вокруг нас; представить себе не могу, что такое происходит, знаю только одно: этому конца и края не видно!