— Последовательности?
— Черные волосы Рено, черные глаза Шарля-Эрика, руки Микаэля, сердце Матье, половые органы Жориса…
— Новый восьмилетний мальчик… — бормочет Гассен.
— Именно. Воображаемый мальчик.
Аккуратно упакованный в красивый футляр… скрюченные ручки, маленькое сердце, положенные на кусочек бархата глаза — вынутые из глазниц, они гораздо крупнее, чем выглядят на лице человека. Господи, спасибо тебе за то, что ты лишил меня возможности видеть все это!
— И что же дальше? — в нетерпении спрашивает Гассен.
— Дальше? Все части головоломки постепенно начали занимать свои места. Я был в полном отчаянии, жутко хотелось сбежать куда-нибудь подальше от всего этого, но в то же время я чувствовал себя обязанным остаться здесь, чтобы помочь уничтожить эту женщину — ту самую женщину, которую когда-то так сильно любил; женщину, явно страдающую очень опасным для людей психическим расстройством…
— A как в эту историю оказался замешан Мигуэн? — спрашивает Гассен, в голосе которого уже проскальзывают нотки раздражения и отчаяния.
— Стефан Мигуэн подозревал Элен в том, что она изменяет Полю. Он вообще довольно странно относился к ней. Стефан полагал, что именно поэтому она и позаимствовала у него как-то «ситроен». На самом деле она спала и со Стефаном. Половой акт был для нее лишь средством приобрести над мужчиной власть. Учитывая это, можно предположить, что переспать она успела со всеми парнями в округе. Хотя, скорее всего, она была абсолютно фригидна. Знаете, ведь отец насиловал ее много лет подряд. К тому же я уверен, что и отцом Макса был он.
Вот это да! Гассен, должно быть, поражен не меньше моего, ибо он молчит. Слышно только, как он нервно сглатывает — и все. Ну да! Конечно же! Такая сволочь, как ее отец, наверняка еще насиловал девчонку; в один прекрасный день выяснилось, что она беременна, и тогда, чтобы избежать скандала, они подстроили все так, что получалось, будто мать ребенка — мадам Сиккарди… Уверена, что не ошибаюсь.
— На чем бишь я остановился? — произносит Тони. — Ах, да: Стефан. Она сама призналась нам в том, что сделала все необходимое, чтобы виновным сочли его. И разумеется, она же оглушила его тогда в парке и столкнула Элизу в пруд. Она ненавидела вас — из-за Бенуа; ведь Бенуа предпочел вас ей. Он с ней порвал. Это он мне сам рассказал.
Он ему об этом сам рассказал?
— Да, я был знаком с Дельмаром. Как-то нам поручили подремонтировать одно здание. Коридоры, лифты и прочее. Именно в этом доме и жил ваш Бенуа, Элиза. Он спросил, не смог бы я, раз уж я и так здесь, заодно перекрасить стены и у него в квартире — за определенную плату, разумеется. Я согласился. На ночном столике у него стояла ваша фотография; я заговорил с ним о вас, мы быстро прониклись симпатией друг к другу, он предложил мне выпить пива и чисто по-мужски поделился секретами своей жизни. Он ведь не мог поговорить об этом ни с кем другим… Представляете, что бы началось, узнай кто-нибудь вдруг о его отношениях с Элен!
Да, я хорошо помню: Бенуа тогда целую неделю ночевал у меня, потому что в его квартире ужасно пахло краской; рассказывал он мне что-то и про маляра — «симпатяга-парень и совсем не дурак». Но видела ли я сама того маляра? Нет; наверное, нет.
Так значит, Бенуа с Элен порвал. Странное испытываешь ощущение, узнав одновременно, что твой парень обманывал тебя с другой, но — порвал с твоей соперницей. А если вспомнить о том, что это и послужило причиной… Ужасно горько понимать, что погиб он в тот самый момент, когда выбрал именно меня.
— Попробуйте только представить себе, какие чувства испытала Элен, когда Поль привел ее к вам в гости и она узнала вас. Попробуйте вообразить всю силу ее ненависти и — одновременно — чувства торжества, внезапно одержанной победы. Ведь вы, ее соперница, оказались вдруг поверженной и совершенно беззащитной! Должно быть, она вволю позабавилась, обманывая вас.
Позабавилась? По-моему, не самое подходящее слово в данном случае. Неужели она всего лишь забавлялась, желая мне зла, пугая меня чуть ли не до смерти, убивая детей? Не думаю. Наверное, ей было очень плохо, постоянно, все время — даже когда она веселилась, ей все равно было плохо. Невольно я вспоминаю ее жалобы на жизнь, внезапные перепады настроения, приступы тоски и отчаяния… Отдавала ли она себе отчет в том, что вытворяет? Я даже в этом не уверена. Зато почти уверена в том, что бывали моменты, когда она вполне искренне ощущала себя самой обычной домохозяйкой, которую просто преследует какое-то невезение. Никогда она мне не казалась торжествующей, нет; скорее, бесконечно несчастной. Даже в самый последний момент, когда она собралась всех нас убить, в голосе ее звучал все тот же душевный надлом… Что такое там говорит Тони?
— Не думаю, чтобы она была в состоянии владеть собой — это было сильнее ее: стоило ей увидеть мальчишку, чем-то похожего на Макса, как она тут же испытывала непреодолимое желание уничтожить его, прижав к себе изо всех сил…
— Вы были свидетелем каких-то из ее преступлений? — негромко спрашивает Гассен.
— Если бы я был свидетелем ее преступлений, у меня, надо полагать, вряд ли бы сохранились хоть какие-то сомнения относительно ее виновности… — парирует Тони.
Слышно, как Гассен — что-то чересчур уж поспешно — листает страницы своего блокнота.
— Она призналась вам в том, что убила Софи Мигуэн…
— Совершенно верно. Не знаю, было ли это частью задуманного ею плана, но бегство Стефана неплохо сыграло ей на руку…
Последний телефонный звонок Стефана… Он тогда уже понял, что стал жертвой какой-то чудовищной интриги. Если бы только он обратился в полицию!
— Кстати, по поводу Софи Мигуэн… Мне удалось-таки раскрыть ее тайну, — довольным голосом произносит Гассен. — Она состояла в довольно близких отношениях с Манюэлем Кэнсоном.
Тоже мне — тайна…
— Однако в основе этих близких отношений лежало вовсе не то, о чем вы сейчас думаете; нет, — продолжает он. — В действительности он всего лишь снабжал ее кокаином.
Маню — продавец наркотиков? Софи, набивающая себе ноздри подобной гадостью? А впрочем — почему бы нет? Меня уже ничем не удивишь — все резервы способности удивляться давно исчерпаны: скажи мне сейчас кто-нибудь, что совсем рядом произошел ядерный взрыв, я бы, пожалуй, и бровью не повела.
— Вот, значит, почему у нее всегда был такой возбужденный вид, — тихо произносит Тони.
— А Поль Фанстан? Какую он играл роль во всей этой истории?
— Роль мужа, — спокойно поясняет Тони. — Вы, надо полагать, понимаете, что я имею в виду: надежность, респектабельность, материальный достаток…
— Он мог быть ее сообщником?
— А вы сами встали бы на сторону женщины, которую подозреваете в том, что она убила вашего сына?
Гассен в ответ лишь бормочет нечто невнятное. Поль знал гораздо больше, чем ты думаешь, комиссар Иссэр, даже если и сам не подозревал о том, что знает это! Я невольно вспоминаю обрывки случайно услышанных разговоров. Внезапные вспышки гнева обычно такого спокойного Поля, его неожиданные нападки на Элен. Он относился к ней последнее время с явной неприязнью — потому, должно быть, что просто нутром, как говорится, чувствовал — а точнее: знал — чудовищную правду… Но предпочитал все же обманывать самого себя. В точности как и вы, дорогой мой Тони.