Прозвучавшее «до свидания» как будто включило некий механизм: хозяин квартиры тут же встал, не сгибая ног, направился к двери и распахнул ее. Та с грохотом ударилась о стену. Костелло вышел по стеночке. Маньяно смотрел, как он уходит, — центнер мяса, упакованный в розовое трико, а в глазах — слабый отсвет работы внутренних механизмов.
Может быть, располагая лексическим запасом в одно-единственное слово, он домогался включения в Книгу рекордов Гиннесса?..
Четверг, 12 августа, был днем, когда исчезла Жюльет Делатр, между двадцатью и двадцатью тридцатью. В случае, если вышеназванный субъект в розовом находился тогда в зале, он не мог совершить убийство. Во всяком случае, выяснить это будет нетрудно.
Вторым обладателем голубого «рено-экспресса» был некий помощник лаборанта, идентифицированный как Мишель Ренар. Его уволили четыре года назад.
Он числился в агентстве и в течение двух лет получал минимальное денежное пособие, но после того, как от сигареты, которую он курил в постели, сгорело к чертовой матери его нищенское жилье, Ренар оказался на улице. У него только и остался что вышеуказанный «рено», в котором он и жил. Ренар был законченным алкоголиком, и Костелло, должным образом информированный районными социальными службами, обнаружил его около городского сада. Устроился Ренар по-царски: он возлежал, высунув ноги в открытое окошко пикапа, посасывая красное вино из литровой бутыли.
— Ренар Мишель, если не ошибаюсь?
— Я чист, инспк'тр! — возмутился Ренар, с трудом отнимая горлышко бутылки от растрескавшихся губ.
— Отвечай! Ренар, это ты?
— Как утв'рждают.
— Кто это утверждает?
— Л'ди. Но люди говорят все, что им в голову взбредет.
— Ты работал в медицинской научно-исследовательской лаборатории?
— Может, и работал…
— Ренар, советую тебе сменить тон. Я придерживаюсь старой школы и, не задумываясь, применяю силу при встрече с подозрительными элементами!
— Моссью, да! Да! Я тру-дил-ся на бл'го науки!
— А почему тебя уволили?
— От зависти! Я был слишком блестящ!
— Та-та-та… Поосторожней… Тебя уволили, потому что ты однажды в пьяном виде ударил начальника. Вот почему тебя отстранили от должности. Будешь ли ты столь любезен сообщить, где находился в прошлый четверг между восемью и девятью часами вечера?
— Откуда мне знать, когда я даже н-не знаю, какой с'г'д'ня день…
— Тем хуже для тебя, потому что на тебя наверняка навесят обвинение в убийстве. Давай поднимайся и — марш в полицию!
— Д-да эт-то н'честно… Как вы хотите, чтобы я кого-нибудь убил, если я даже ссать прямо не могу?
— Это ты будешь рассказывать в комиссариате. Давай пошли!
Костелло схватил Ренара за воротник и приподнял. Бродяга практически ничего не весил: морщинистая кожа да кости. Ренар сначала раскачивался, потом тронулся с места, беспрерывно ругаясь себе под нос. Костелло его не слушал. У этого горемыки приблизительно столько же шансов стать убийцей, как у Боссюэ[10] — автором тяжелого порно. Но по предписанию…
По дороге Ренар обернулся к полицейскому:
— П'чему, — начал он своим тягучим голосом, — п'чему вы меня спр'сили, вкалывал ли я в л-лаб-лаб-латории?
— Потому что я ищу одного типа, который работал в лаборатории и у которого есть голубой пикап, как у тебя.
— Одн'го т'кого я знаю.
— Да что ты говоришь…
— Ладно, я еще в своем уме-е и зна-аю, что г'в'рю!
— Слушаю внимательно!
— Ум'раю от жажды…
— Хочешь, чтобы я освежил твою память несколькими хорошими затрещинами?
— Не с'тоит ст'раться… У м'ня остал'сь мало не-е-ронов… У м'ня цирроз г'ловного м'зга, так д'т'р ск'зал.
Костелло вздохнул, щелкнул своими длинными пальцами. Разве милосердие состоит не в том, чтобы побеждать свое отвращение во имя подлинной любви к обездоленным? Он вытащил из кармана стофранковую купюру.
— Этого тебе хватит, по крайней мере, на пару дней для утоления жажды.
Ренар протянул было руку, но Костелло оказался проворнее и засунул купюру в карман рубашки. Ренар закусил губу.
— Л'дно… Был там од'н тип, к'т'рый вкалывал вместе со мной. Но он был настоящий мерзавец.
— Мерзавец? Что ты имеешь в виду, употребляя столь оскорбительное выражение?
— Мер-завец, одно слово. Он любил забавляться с кусками.
Костелло почувствовал, как волосы у него встали дыбом.
— Кусками чего?
— Жи-жи-вотных… Он д'лжен был к'нчать их, к'гда они уже не г'дились. Ему это нравилось, пр'вда, такой гад. Нарежет их на куски и играет с ними. Никакого уважения, ч'рт в'зьми! Я его н' п'реваривал! П'т'му что я, слышь? — я ж'в'тных лю-ю-блю, и Брижит Бардо-о-о то-о-о-же!
Костелло почти дрожал от радости.
— Как его звали?
— З-забыл… Как тачку…
— Какую тачку?
— Ну… как м'шину!
Они стояли у комиссариата. Костелло пропустил Ренара вперед, не переставая расспрашивать его:
— Что это значит, «как машину»?
— Н' знаю…
— Серьезный улов, как вижу! — окликнул Костелло дежурный, сидевший за бежевой пластиковой стойкой.
— Отправь-ка этого на холодок, пока говорить не начнет. Я его возьму через несколько минут.
Полицейский увел изо всех сил сопротивлявшегося Ренара.
Жан-Жан что-то писал на картонной обложке, пробуя новый флюоресцирующий фломастер, и едва удостоил взглядом запыхавшегося Костелло, когда тот заявил с порога:
— Костелло с докладом прибыл.
Жан-Жан возвел глаза к небу.
— Мною была проведена встреча с двумя подозреваемыми, — тараторил Костелло, следя за летавшей в кабинете мухой. — Первый подозреваемый — дебил, который может произносить только слово «чиво». Второй — лицо без определенного места жительства в состоянии сильного алкогольного опьянения. Замыкает список некий третий правонарушитель, у которого есть голубой «рено-экспресс», который работал в лаборатории Дютей, где ему надлежало убивать подопытных тварей, и он получал удовольствие, забавляясь с их телами.
Жан-Жан напрягся, как сеттер, почуявший добычу.
— А этот откуда взялся?
— Работал вместе с Мишелем Ренаром, бродягой. Судя по всему, в картотеке не числится.