— Когда возникает необходимость, мы можем отвести грузовик в сторону. Однако это происходит редко. У нас продвинутые процессы переработки. Теперь мы в большинстве случаев можем решить проблему утилизации.
— Вы химик, металлург или нечто другое?
— Я возродившийся в вере американский христианин и бизнесмен. Так я себя идентифицирую, и именно в таком порядке. Однако я нанимаю лучших управленцев в самых разных областях. У нас превосходный научный отдел и отдел развития.
Ричер кивнул, но ничего не стал говорить. Тарман развернулся и поехал обратно на север, теперь вдоль восточной стены. Солнце уже взошло, и прожектора были выключены. Впереди и слева челюсти гигантской дробилки смыкались одновременно на десятке разбитых автомобилей. Рядом распахнулась дверь плавильной печи, и люди стали отскакивать в стороны от хлынувшего наружу потока раскаленного воздуха. Плавильный тигель, заполненный бурлящим металлом, медленно перемещался на высоком грузовике.
— Вы возродились в вере? — спросил Тарман.
— Одного рождения мне вполне хватило, — ответил Ричер.
— Я говорю серьезно.
— Я тоже.
— Вы должны об этом подумать.
— Мой отец говорил: «Зачем рождаться еще раз, когда можно просто вырасти?»
— Он уже больше не с нами?
— Умер много лет назад.
— Значит, с таким отношением он в другом месте.
— Он под землей, на Арлингтонском кладбище.
— Еще один ветеран?
— Морская пехота.
— Благодарю вас за его службу.
— Не нужно благодарить меня. Я к этому не имею никакого отношения.
— Знаете, вам следует подумать о том, чтобы привести свою жизнь в порядок, пока еще не слишком поздно, — посоветовал Тарман. — Может что-нибудь случиться. В книге Откровений сказано: «Конец близок».
— Как и в любой день с тех пор, как эти слова были написаны почти две тысячи лет назад. Почему они должны стать истинными именно сейчас?
— Знамения, — ответил Тарман. — Высока вероятность ускорения событий.
Он произнес последние слова чопорно, самодовольно и с полной уверенностью, словно был допущен к тайной информации.
Ричер ничего ему не ответил.
Они проехали мимо небольшой группы усталых людей, сражающихся с горой стального лома. У них были сгорбленные спины и опущенные плечи. «А ведь нет еще и восьми утра, — подумал Ричер. — Им работать больше десяти часов».
— Господь присматривает за ними, — сказал Тарман.
— Вы уверены?
— Так Он мне говорит.
— Он и за вами присматривает?
— Он знает, что я делаю.
— И одобряет ваши действия?
— Он говорит, что да.
— Тогда почему на вашей церкви стоит громоотвод?
Тарман ничего не ответил. Он стиснул зубы, и его щеки свесились над челюстью. Он медленно вел машину и молчал, пока они не подъехали к загону, ведущему к воротам для персонала. Тарман остановил машину, поставил переключатель скоростей на нейтраль и откинулся на спинку сиденья.
— Теперь вы видели достаточно? — спросил он.
— Вполне, — ответил Ричер.
— Тогда я должен с вами попрощаться, — сказал Тарман. — Полагаю, наши пути более не пересекутся.
Он неловко согнул локоть и протянул Ричеру руку. Ричер ее пожал. Она была мягкой, теплой и словно лишенной костей, точно детский шарик, наполненный водой. Ричер распахнул дверцу, вышел из машины и направился к загону. Вскоре он вышел на парковку.
Все окна в «шевроле» Воэн были разбиты.
Ричер постоял какое-то время, перебирая варианты возможных действий, потом отпер дверцу и смел разбитые стекла с сидений и приборной доски. Он тщательно проверил пол под сиденьем водителя, не желая, чтобы тормозная педаль застряла в самый неподходящий момент. Или педаль газа. Машина и без того двигалась медленно.
Три мили до города, еще двенадцать до границы и еще пять до центра Хоупа. Двадцать миль на невысокой скорости в холодном, продуваемом всеми ветрами «шевроле». Как езда на мотоцикле без шлема и очков. К концу поездки у Ричера онемело лицо и слезились глаза. Он припарковался возле кафе немногим ранее девяти утра. Патрульной машины Воэн не было. И в кафе ее не оказалось. Вообще кафе оставалось пустым на три четверти. Завтрак уже закончился.
Ричер зашел внутрь и заказал кофе у официантки дневной смены. Девушка из колледжа уже ушла. Официантка принесла чашку, наполнила ее из кофейника, и Ричер спросил:
— Офицер Воэн заезжала сюда сегодня?
— Ушла полчаса назад.
— С ней все в порядке?
— Она показалась мне печальной.
— А как Мария? Девушка из Сан-Диего?
— Она приходила еще до семи.
— Она что-нибудь ела?
— Да, сделала большой заказ.
— А что с Люси? Блондинкой из Лос-Анджелеса?
— Я ее не видела. Думаю, она уехала из города.
— Чем занимается муж офицера Воэн?
— Ну, теперь он не слишком занят, — ответила она, словно Ричер задал глупый вопрос.
Как если бы ситуация была очевидной для всех.
— Он безработный? — спросил Ричер.
Женщина хотела ответить, но в последний момент передумала, как будто внезапно сообразила, что ситуация очевидна далеко не для всех и не ее дело давать разъяснения. Как будто она чуть не раскрыла какую-то тайну, которую не следовало знать чужакам. Женщина смущенно покачала головой и поспешно ушла с кофейником в руках. Когда она принесла Ричеру заказ, то и вовсе ничего не сказала.
Двадцать минут спустя Ричер сел в поврежденный «шевроле» и направился на юг, пересек Третью и Четвертую улицы и повернул налево, на Пятую. Впереди у тротуара стояла машина Воэн. Ричер подъехал ближе и остановился возле почтового ящика с идеально наклеенными буквами. Он немного помедлил, вышел из «шевроле» и положил руку на капот «краун вика» — он все еще оставался теплым. Воэн побывала в кафе более часа назад, но после этого продолжала ездить по городу. Наверное, искала свой «шевроле» или Ричера. А возможно, обоих, или у нее были другие дела. Ричер сел обратно в «шевроле» и повернул на подъездную дорожку Воэн. Остановил машину в дюйме от двери гаража и вышел наружу. Он не стал запирать дверь — не видел в этом особого смысла.
К дому вела извилистая дорожка, и Ричер зашагал по ней. Он надел кольцо от ключей на палец и стукнул им по колокольчику — всего один раз. Если Воэн не спит, то услышит. Если же спит, он не станет ее тревожить.
Она не спала.
Дверь распахнулась, и Воэн посмотрела на него из сумрака дома. Влажные после душа волосы она зачесала назад. На ней была слишком большая белая футболка, и больше, похоже, никакой одежды. Воэн была босиком и казалась более молодой и хрупкой, чем прежде.