От фигуры женщины в сером пальто с капюшоном веяло глубоким одиночеством и равнодушием. Она шла в потоке людей, как по пустынной улице, мешая и попутным, и встречным, но точно не замечая никого вокруг. Она поднимала голову и смотрела на тающие в зеленоватом небе звезды так, как будто гуляла в уединенном месте. Некоторые дома вдоль улицы она рассматривала с особым вниманием, улыбаясь каким-то своим воспоминаниям, — и Дональд, наполняясь неведомой чужой грустью, на всякий случай со вздохом сфотографировал эти дома предусмотрительно прихваченным из машины фотоаппаратом. Он был толковым и исполнительным офицером.
В овощном ларьке на Балтийском женщина купила яркие оранжевые мандарины, особенно красивые на фоне белеющих тротуаров, — и Андрей снова сфотографировал ее, уже с профессиональным интересом. Мандарины она положила в черный пакет, который достала из довольно объемистой дамской сумочки с замочком и уголками. А не тот ли это пакет, который...
В ожидании электрички она очистила мандарин, а Дональд, встав чуть поодаль, наблюдал за ней в видоискатель. Фотоаппарат был замаскирован в картонный пакет из-под сока, и можно было периодически подносить его к лицу, не рискуя привлечь внимания окружающих. Лехельт видел несколько грубоватые, первобытно страстные черты ее рябоватого лица, полные, чувственные губы и невольно любовался ею, попадая под власть неведомой и неодолимой силы женского обаяния. В третий раз он сфотографировал ее просто так, без особой нужды, крупным планом. Ему хотелось, чтобы в архиве “наружки” осталась ее фотография.
Работая в составе наряда, контача с объектом лишь периодически, подгоняемый командами Кляксы, сентенциями Волана или приятельскими подколами Морзика, Андрей никогда не ощущал возникновения внезапной связи с человеком, которого они “тянули”. Сейчас же он вдруг осознал себя причастным к жизни этой женщины, сторонним, но не равнодушным наблюдателем. Он не имел собственной воли — она решала, куда им обоим идти и что делать.
Женщина села в электричку на Петергоф. Он вошел в соседний вагон, выждал несколько минут, потом неприметно перешел в ее вагон и сел в двух креслах позади. Он слышал, как она разговаривает с попутчицей, сетует на плохую уборку улиц, на грязь и разруху коммунального хозяйства. Говорила больше попутчица — а женщина отвечала доброжелательно, но односложно и как-то отстраненно. От нее по-прежнему веяло одиночеством.
Она сошла в Лигово и пошла дворами, петляя по кривым дорожкам между домами. Дональд следовал за ней. В тамбуре он вывернул куртку обратной стороной, превратив ее из черной в зеленую, снял шапочку и одел на нос смешные очечки с простыми стеклами. Если на Балтийском вокзале он выглядел как молодой, утомленный ночной сменой мужчина, то на платформу Лигово ступил прогулявшим первый урок тинейджером. Чтобы пакет с фотоаппаратом не бросался в глаза, он спрятал его в пластиковый красный мешочек: порой, меняя типаж, разведчик забывает какую-нибудь второстепенную, но приметную деталь — и тем самым может выдать себя с головой.
Чувство отстраненности и одиночества, исходящее от женщины, захватило и его. У него не было своей личной цели — и это отделяло его от всех людей, спешащих и неспешно прогуливающихся. Он был свободен — и порабощен одновременно...
В молочной палатке женщина купила несколько упаковок йогурта — и Дональд подумал, что у нее, должно быть, есть дети. Андрей смутно представлял, чем именно следует кормить детей, но справедливо полагал, что уж йогурт дети должны есть обязательно. Чувствуя, что путешествие его подходит к концу, он перестал вести скрытое наблюдение, приблизился и вошел в подъезд дома на улице Партизана Германа вслед за женщиной, поднявшись с ней в лифте и выйдя этажом выше. Вблизи она оказалась не столь привлекательной, стали видны морщины и отсутствие одного зуба — но спокойный, равнодушный и чуть насмешливый взгляд оставался все столь же завораживающим.
Андрей вышел из лифта и услыхал, как этажом ниже захлопнулась дверь. Он на цыпочках спустился, прислушался: женщина возилась за дверью, снимая пальто; потом раздались ребячьи голоса. Теперь он знал ее точный адрес.
Старуха из квартиры напротив приняла его за наркомана и погнала прочь. Он вышел на улицу, прозвонил с мобильника на базу, доложил о результатах, в надежде, что его отпустят. Он еще успевал на зачет... Однако Лерман развеял его надежды, велев дожидаться посланного на подмену Сникерса.
Усталый Дональд, про себя браня Лермана, заглянул в магазинчик с крошечным кафе, взял два двойных кофе, несколько бутербродов и устроился за столиком у окна. Он проголодался за ночное дежурство.
За этим же столиком сидел дурно пахнущий человек бомжеватого вида, соседство с которым нисколько не прибавляло аппетита. Можно было пересесть за другой, пустующий столик, — но оттуда Андрею не виден был подъезд, — так что выбирать не приходилось.
Лехельт кусал бутерброд и поглядывал в окно на контролируемый подъезд. Человек по соседству бесцеремонно и с любопытством разглядывал Андрея. Вдруг задергавшись, заерзав под столом ногами, точно собираясь бежать прочь, и приподнявшись в пластиковом креслице, неприятный сосед спросил:
— Пасешь?
Андрей косо глянув, не ответил.
— Я ведь знаю, чего ты тут сидишь... — неприятно ухмыльнувшись, сказал мужчина. — Я и сам ведь... в свои годы-то... да-а! Спуску не давал! А как иначе? Иначе с нашими нельзя... забалуются! Глаз да глаз нужен, верно?!
Он засмеялся, наклонился и попытался похлопать Лехельта по плечу.
— Что — не веришь? Это я сейчас такой стал. А был когда-то — ой-ой! офицер! Почище тебя... Давай-давай, паси, не тушуйся! Хорошее дело делаешь! Ничего, что молодой!.. Бабы — они контроля требуют! Они...
Тут Лехель увидел, как из подъезда торопливо вышла его женщина в сопровождении мужчины. Они сели в синюю “четверку”-пикап, которая незадолго до этого остановилась у подъезда. Андрюха тогда разглядел мужчину, но снимать не стал.
Подхватив пакет с фотоаппаратом, мысленно кляня последними словами невесть где запропавшую смену, разведчик Дональд выскочил из кафе, сопровождаемый гоготом и улюлюканьем бомжа, и побежал наперерез, пытаясь перехватить машину на выезде со двора и увидеть хотя бы номера. Выписывая ногами пируэты на скользком льду, он вывернул за угол и едва не наскочил на маленького мальчика, ведущего на тоненьком поводке громадного пса без намордника. Глаза псины налились кровью, черная слюнявая губа приподнялась с глухим рыком, обнажив желтые клыки.
Андрей замешкался.
— Вы не бойтесь! — доброжелательно и вежливо улыбнулся мальчик. — Проходите! Она добрая!
Псина удивленно и заботливо оглянулась на своего несмышленого хозяина и снова зарычала на Лехельта.
Заслышав за углом шум мотора отъезжающей неизвестной машины, Андрюха отчаянно ломанулся в кусты, едва не разорвал казенное спецобмундирование, упал — и все лишь для того, чтобы увидать мелькнувшую вдали корму синего пикапа, увозящего его объект. Стараясь не расстраиваться, он сказал себе: