30 марта 1941 года Адольф Гитлер выступил перед специально собранным генералитетом с программной речью – речь тщательно конспектировалась и сохранилась благодаря усидчивости Гальдера, Готта и прочих, кто назавтра же переложил ее в приказы по армиям.
Слова фюрера были записаны буквально и цитировались всеми:
«Идет борьба двух мировоззрений. Произнесен уничтожающий приговор большевизму как антиобщественному преступному движению. Мы должны отказаться от понятия солдатского товарищества. Коммунист никогда не был и никогда не будет товарищем. Речь идет о борьбе на уничтожение. Мы ведем войну не для того, чтобы сохранять врага. Требуется уничтожение большевистских комиссаров и большевистской интеллигенции. Нельзя допустить образования новой интеллигенции. Нам достаточно и примитивной социалистической интеллигенции. Борьба должна вестись против яда разложения. Это не вопрос военного суда», – и так далее. Это было прилежно законспектировано рукой Гальдера, того самого, которого американцы спасли от суда и забрали к себе для совместной работы.
Штабы ОКВ и ОКХ немедленно после речи преобразовали речь в приказы – в сотни приказов по войсковым частям.
Ульрих фон Хассель, входящий в рабочую группу Мольтке, записал в дневнике: «Волосы встают дыбом от того, что документально изложено в приказах, подписанных Гальдером и отданных войскам, по отношению к населению России и применению военной юстиции к гражданскому населению. Подчиняясь приказам Гитлера, Браухич жертвует честью немецкой армии». Честью пожертвовали, однако приказы были приняты к исполнению и исполнены. То было утверждение и развитие приказа о комиссарах от 8 июня; сомнений в связке: еврей – комиссар – большевик – советский солдат – уже не осталось.
Вальтер фон Рейхенау оформил это в еще более отчетливый приказ: «Важнейшей целью кампании против большевистско-еврейской системы является полное уничтожение органов власти и истребление азиатского влияния на европейскую культуру. В связи с этим перед войсками возникают задачи, которые выходят за чисто военные рамки. Солдат на Востоке не только сражается по правилам военного искусства, но и несет в себе неумолимую народную идею и мстит за все зверства, причиненные немецкому народу и родственным с ним народам. Поэтому солдат должен иметь полное представление о необходимости сурового, но справедливого возмездия по отношению к низшей еврейской расе». И все это поняли очень хорошо. Прусский генерал старой школы, ученик и соратник Людендорфа, фон Рейхенау недолюбливал Гитлера, но исполнял обязанности четко: брал со своей 6-й армией Париж, и Киев, и Харьков, и, по нашим подсчетам (а мы иногда проводили такие блиц-подсчеты в моем бюро), его стараниями был ликвидирован один миллион украинских евреев. Правда, в это число попадает и некоторое количество лиц непонятной национальности – все же на войне порой совершаются ошибки.
В течение следующих месяцев мор среди военнопленных достиг апогея, массовые расстрелы стали нормой, а евреев и комиссаров убивали автоматически.
Я подробно излагаю факты с единственной целью: не хочу получить упрек в малодушии и замалчивании подлинной истории. Мы все знали, на что идем, знал и я. До сведения каждого солдата довели цель и методы Восточной кампании; если сегодня иной демократ почитает деда, честного солдата вермахта, пусть знает: дед был осведомлен о судьбе евреев, коммунистов и русского населения. Я не хочу плутовать ради оправдания. Я буду оправдан историей не вопреки жестокостям войны – но с учетом и этих обстоятельств тоже. Когда хирург вырезает опухоль, он режет и здоровые ткани, это неизбежно. Было неправильно прервать необходимую для больного операцию, едва начав. Я принял политику фюрера как единственно верную.
Хельмут Джеймс фон Мольтке, юрист из управления абвера, думал иначе – это принесло и нам, и ему самому неисчислимое зло. Рассказываю, как все произошло.
Граф фон Мольтке составил подробную докладную записку, указывающую на попрание Женевской и Гаагской конвенций, на недопустимо высокую смертность среди русских военнопленных – смертность достигала в некоторых лагерях 80 %, а в целом составила 57,8 %. Фактически это привело на момент написания доклада к смерти миллиона военнопленных, а в течение всей четырехлетней войны в лагерях умерло 3,3 миллиона человек из общего числа 5,7 миллиона советских военнопленных. Фон Мольтке подробно описал, отчего происходит смерть: недостаток питания, содержание под открытым небом в мороз, эпидемии и расстрелы, в том числе расстрелы больных. В большинстве своем эти люди были убиты голодом и морозом. Ежедневная смертность юриста поразила. Мольтке писал, что хотя Россия не ратифицировала некоторые пункты Женевской конвенции, но: а) отклоненные пункты Женевской конвенции не имели отношения к обращению с военнопленными, а лишь отрицали разницу в обращении с офицерским и солдатским составом; б) советская сторона не денонсировала Гаагскую конвенцию, обязывающую относиться к пленным гуманно; в) соблюдение пунктов Женевской и Гаагской конвенций происходит в одностороннем порядке, вне зависимости от того, ведется ли война с варварами или странами – участницами конвенции. Смертность среди советских пленных была беспрецедентной, сопоставимой с истреблением евреев. И было бы лицемерием с моей стороны это отрицать – да, мы знали, что так происходит. Знали все, в том числе рядовые солдаты.
Впоследствии, когда в моей лондонской жизни мне попался томик «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына, я с удивлением прочел, что Сталин истребил в лагерях 67 миллионов русских людей. Это, конечно, лестно характеризует усилия Сталина – однако грузину такой подвиг был не под силу. Солженицын сочинил эту цифру в запальчивости. За тридцать лет существования ГУЛАГа в лагерях погибло 3,3 миллиона заключенных – то есть столько же, сколько погибло русских солдат в немецких лагерях за четыре года. Это объяснимо – мы работали над смертностью, это входило в идеологическую программу.
В своем докладе Мольтке обильно употреблял слова «честь», «достоинство», «долг» и так далее. Должен отметить, что записка была поддержана Канарисом. Я, в числе прочих, должен был высказать свое мнение по поводу текста. Меня всегда коробит избыточный пафос – война есть война. Я посоветовал сопоставить данные смертности по всем пенитенциарным учреждениям войны.
Мы предложили, чтобы Мольтке доказал, что советская сторона не обращается с нашими пленными точно так же и что смертность в советских лагерях ниже наших показателей. А что, если они немцев тоже морят голодом? А какова погода на Урале? Фон Мольтке создал рабочую группу (привлек фон Хасселя, Йорга фон Вартенбурга) и у себя в имении за полгода собрал сведения по сталинским лагерям для военнопленных – их в то время было не так много; то была первая попытка статистики – задолго до Энн Аппельбаум и до Пьера Регуло. Он сделал это с тщанием юриста, избежав преувеличений Конквиста и сочинительства Солженицына; через аппарат Канариса он подал доклад вторично – впрочем, на тот момент (1942 год) немецких пленных было в советских лагерях мало, а сведений о них еще меньше. Порой я спрашиваю себя, кто поставлял им информацию? Однако кое-что Мольтке собрал: узнал некую цифру – 97 450. Откуда он взял такую цифру, неведомо; помню, я смеялся над докладной запиской – надо быть крайне наивным человеком, чтобы верить в такие якобы точные цифры. И как милый Мольтке мог бы узнать условия содержания военнопленных? Но он старался найти истину, отдадим должное усердию юриста.