– То есть?
– Видите, как холодно стало ночами? Чем дальше мы будем углубляться в пустыню, тем холоднее будет. Перепад дневной и ночной температуры иногда достигает тридцати градусов.
– То есть если днем было тридцать девять по Цельсию…
– …то ночью будет плюс девять, – закончил Замке. – Я видел здесь заморозки, а в Тибести температура опускается ниже десяти градусов. И днем, когда жарко, мы будем отдыхать, а когда термометр опустится до приемлемой цифры, двинемся в путь.
– Я поддерживаю ученого, – угрюмо сказал штурмбаннфюрер, прихлебывавший из фляжки. Судя по запаху, там был коньяк, но Ягер ни разу не предложил спутникам хотя бы глоток. – Днем ехать в этой душегубке невозможно.
– Хорошо, – кивнул Фрисснер. – Поскольку сразу мы перейти на такой режим не сможем, сделаем это постепенно.
– А может, вернемся к идее сменных водителей и будем ехать круглые сутки? – предложил Макс Богер, но капитан покачал головой:
– Это лишнее. Мы не на гонках, Макс.
Из темноты в круг света у костра шагнул Муамар. Он как ни в чем не бывало уселся между Фрисснером и Каунитцем и уставился в огонь.
«Проклятый призрак».
Фрисснер уже несколько раз слышал, что солдаты называют так проводника. Действительно, сейчас в Муамаре было что-то от призрака. Зыбкие блики падали на его фигуру, исходящий от костра жар заставлял ее струиться и дрожать, и капитан подумал: «А что, если это не Муамар? Не Муамар, а невесть в какие времена погибший в пустыне кочевник или караванщик, вот так запросто присаживающийся к кострам случайных путников?» От этих мыслей Фрисснеру стало жутко, и он, чтобы развеять глупые фантазии, дернул араба за рукав. Тот резко повернулся.
Артур улыбнулся и спросил, стараясь говорить медленнее:
– Вы не хотите поужинать?
Араб наклонил голову набок, явно не понимая. Фрисснеру в первое мгновение пришла в голову мысль объяснить проводнику свое предложение жестами, но он вовремя остановился – даже живя с дикарями, негоже становиться дикарем.
– Замке, переведите ему, пожалуйста, – попросил капитан.
Ученый послушно перевел. Повернувшийся к нему Муамар выслушал и покачал головой, потом посмотрел на Фрисснера и снова покачал головой.
– Почему? – спросил Артур.
– Он вам все равно не ответит, – сказал Замке со вздохом. – Я уже несколько дней пытаюсь упросить его рассказать хоть что-то об отце, о его последней экспедиции. А он молчит.
– Что вас интересует? – спросил Ягер. Он сидел на корточках, заметно пошатываясь.
– Что? – не понял вопроса археолог.
– Какие вопросы об отце вы хотите ему задать? Я спрошу у араба, и он мне ответит, будьте покойны.
– Успокойтесь, штурмбаннфюрер. – Артур положил руку на плечо. Ягера, но тот резким движением сбросил ее и едва не упал, в последний момент успев упереться ладонью в песок.
– Я не собираюсь ничего делать… ничего плохого… и не трогайте меня, черт побери! – рявкнул штурмбаннфюрер. Плотно закрутив колпачок фляжки, он убрал ее в карман и повторил с настойчивостью пьяного человека:
– Не трогайте меня! И если я сказал, что могу разговаривать с ним, то я могу разговаривать с ним! Когда захочу. И когда он захочет.
– Тогда спросите у него, что он может рассказать Замке об экспедиции его отца, – предложил Фрисснер, стараясь направить Ягера на нужные рельсы, – Я думаю, всем присутствующим интересно это послушать.
– Немой ничего не может рассказать, – расплылся в ухмылке Ягер. – Немой может кивать и качать головой. Я должен задавать однозначные вопросы. Где они? А?
– Спросите его, господин… господин штурмбаннфюрер, что случилось с остальными членами экспедиции отца? Они погибли? – Замке говорил умоляющим тоном, прижав руки к груди. Смерив взглядом маленького археолога, вскочившего на ноги, Ягер перевел. Муамар протянул руки к огню и медленно кивнул.
– Их убило… убила пустыня? «Да».
– Вы спасли моего отца? «Да».
– Вы знаете, что он искал и что ищем мы? «Да».
– Это существует на самом деле?
Муамар, прежде чем ответить, долго молчал. Потом оценивающе оглядел всех сидящих и кивнул. После этого издал короткий глухой звук и покачал головой.
– Что он имел в виду? – воскликнул Каунитц.
– Черт его знает, – спокойно сказал штурмбаннфюрер. – И да, и нет.
– Это опасно? – продолжал Замке. Видя, что Ягер отвлекся, он повторил вопрос по-арабски, и Муамар кивнул.
– Удивил, – проворчал Богер, кутаясь поплотнее, – Интересно, а как терпят холод все эти ящерицы и змеи, что целятся сейчас на наши задницы?
– Не мешай, – сказал ему Каунитц. Макс резонно возразил:
– А что, он сказал что-то дельное? Страшно, опасно, ужасно… Я и без него вижу, что здесь не Ривьера и не Сен-Дени с их девчонками и вином. Пошел я спать, вот что.
Поднявшись, Богер ушел в темноту. Словно поняв его слова – или он на самом деле их понял? – встал и Муамар, секунду постоял над костром, отбрасывая черную тень, и ушел вслед за Максом.
– Разговор окончен, – сказал штурмбаннфю-рер. – Он не очень-то склонен к светским беседам, да? А теперь спать, спать… спать.
С этими словами Ягер неуклюже повалился навзничь и захрапел, едва коснувшись песка.
Его решили оставить у костра, укрыв одеялам. Когда Фрисснер шел к машине, его остановил Обст. Унтер-офицер откашлялся и тихо сказал:
– Господин капитан… Солдаты встревожены.
– Так успокойте их, – ответил Фрисснер. – Что там еще?
– Они боятся ехать дальше. Их пугает пустыня, пугает этот зловещий проводник. Они очень тяжело пережили смерть Вайсмюллера, и я боюсь, что с каждым днем напряжение будет нарастать. Пока все под контролем, но я счел своим долгом…
– Спасибо, унтер-офицер, – перебил Фрисснер. Он чувствовал, как холод забирается под одежду. Наверное, сейчас градусов пятнадцать, но после дневного пекла казалось, что руки и ноги буквально мерзнут.
– И еще, господин капитан. – Коренастый Обст переступил с носи на ногу. – Не лучше ли сообщить солдатам, куда мы едем?
– Что-о?!
– Неведение – худший враг, господин капитан. «О боже, он рассуждает, как философ», – подумал Фрисснер.
– Так скажите им правду.
– Какую?
– Настоящую, черт побери! Мы едем к нагорью Тибести, мы – археологическая экспедиция, мы ищем очень ценную вещь, которая необходима рейху! Этого мало?
– Этого достаточно, господин капитан, – благодарно сказал Обст – Пока этого достаточно.
– Скажете мне, когда этого уже не будет достаточно, унтер-офицер, – заключил Фрисснер и прошел к машине. На соседнем сиденье сопел Замке – и когда успел? Капитан устроился поудобнее, захлопнул дверцу и накрылся одеялом. Тесный салон «фиата», в котором пахло несвежим бельем и потом, словно защищал его от враждебной остывающей пустоты вокруг. Снова, как в глиняной хижине ливийского городка, Фрисснер почувствовал, как пустыня вглядывается в него сквозь стекла автомобиля, как дышит сквозь брезентовую крышу, как струится сквозь щели кузова…