– Вы меня спрашиваете?
– Естественно. Это же наше дело, не так ли? В таких вопросах война не так важна. На таких уровнях бывшие враги могут стать союзниками, и наоборот. «Анненербе» завладеет Зеркалом…
– Вы так в этом уверены?
– Давайте сделаем небольшое допущение.
– Давайте.
– И как же поступит «Анненербе» с этим инструментом?
– Я довольно слабо понимаю, к чему вы клоните, Теодор…
– О нет, мой дорогой Вольфрам. Ни к чему я не клоню. Просто не хочу отстать от жизни… Наверное, это все мое любопытство.
– Любопытство не самая дурная черта, Теодор.
– Да, безусловно, оно не позволяет оказаться в арьергарде. Это особенно полезно, когда маги начинают баловаться с рунами Хагал…
Фон Лоос довольно быстро свернул разговор после этой фразы. Допил остатки коньяка в своем бокале и ушел, сославшись на какие-то дела.
Зиверс достал из стола маленький магнитофон и задумчиво поводил по туго свернутой пленке пальцами.
«Странная штука магнитофон. Тот, кто нашел способ записывать человеческий голос, достоин памятника при жизни».
Вольфрам даже представил этот монумент. Два человека, один из которых всаживает нож в спину другому. Умирающий должен выглядеть жалким, гибнущим без вины. Второй же, убийца, должен выглядеть страдающим.
«На пьедестале необходимо выбить надпись: «Уничтожившему доверие». Так будет правильно. О каком доверии можно говорить, когда каждое твое слово может быть твоим приговором. Фактически эта штука… – Зиверс включил перемотку пленки. – Эта штука страшнее бомбы».
Пленка стремительно перематывалась. Даже на такой высокой скорости валики вращались абсолютно бесшумно, магнитофон издавал только едва слышимый гул. В режиме записи он совершенно бесшумен. Удобно.
«Все подлое удобно и функционально, – подумал Зиверс. – Но очень интересно, что хотел сказать фон Лоос? И на чьей стороне он играет? И насколько сильно ошибается во мне? Он сказал сегодня столько… Теперь понятно, почему бесится Шпеер. И почему рейхсфюрер задавал такие странные вопросы Хагал. Значит, Хагал… Руна разрушения старого, мешающего новому. Вот почему мы не занимаемся практически ничем. Вот почему вся организация подчинена одному лишь ожиданию. Зеркало, как руна Хагал… Рейхсфюрер, который не может спать… И этот разговор на дружественной ноге. Зеркало попадет именно в руки «Анненербе», потому что ему небольше попасть. Разрушение – это всего лишь часть созидания».
Магнитофон щелкнул. Пленка остановилась.
«Как там сказал Лоос? «Любопытство не позволяет оказаться в арьергарде. Это особенно полезно, когда маги начинают баловаться с рунами Хагал…» А что такое магия? Искусство управления людьми… Не оказаться бы действительно в хвосте…»
Зиверс вытащил пленку, вставил в центр маленькой бобины карандаш и крутанул его между пальцами. Аккуратные колечки пленки легли на стол.
«Хорошо, что еще никто не научился записывать наши мысли».
Спичка зашипела, выплюнула маленький язычок пламени. Магнитная пленка очень плохо горит, но она неплохо плавится…
Уготовал Аллах им сильное наказание.
Коран. Препирательство. 16 (15)
– Когда люди прилетят на другие планеты, они будут выглядеть именно так, – сказал капитан Фрисснер.
Прямо перед ними расстилалась пугающая и абсолютно ирреальная панорама нагорья Тибести. Изрезанная эрозией порода, красноватый песок, ветер, чуть слышно завывающий в причудливых изгибах и извивах почвы, и над всем этим – все то же безжалостное солнце.
– Люди? – спросил Замке. Он стоял рядом, прикрыв глаза ладонью, и тоже смотрел вперед.
– Что? Нет, не люди. Планеты. Люди будут красивыми, уверенными в себе, в сияющих одеждах…
– И впереди будет выступать молодой лейтенант со знаменем рейха в руках, – иронично сказал Ягер.
– С какой стати?
– Документалисты потребуют. Вы видели фильмы Лени Рифеншталь?
Проводник топтался поодаль. Он присел, набрал в ладонь немного песка, встряхнул и тонкими струйками пропустил сквозь пальцы. Потом отряхнул песчинки, оставшиеся на ладони, и удовлетворенно улыбнулся.
– Чего это он колдует? – спросил Макс Богер. После гибели Каунитца он осунулся, стал мрачным и неразговорчивым. Возможно, если бы Эмиль погиб от пули врага, при взрыве или даже в автомобильной катастрофе, Богер отнесся бы к этому спокойно. На то и война, чтобы терять одних товарищей и заводить взамен них других.
Но Каунитц погиб глупо, словно крыса, утонувшая в канализационном стоке. А незнакомец, с которым он разделил последние секунды жизни, вообще появился из ниоткуда – ни итальянцы, ни местные жители так и не признали в нем своего. Все, что могло хоть как-то пролить свет на его появление, – перстень с большим светлым камнем., который Фрисснер аккуратно снял с пальца трупа и показал профессору. Замке тогда сказал, что работа уникальная, древняя, стоит очень дорого, но само наличие перстня ровным счетом ничего не означает.
Муамар, которому капитан тоже показал свой трофей, странным образом оживился и вначале протянул к нему руку, но потом отшатнулся и быстро ушел прочь.
Мориц Гнаук.
Карл Опманн.
Карл Ханке.
Хорст Руфф.
Карл Зайлер.
Август Ден.
И Каунитц. Итого семь человек – ровно на столько уменьшился их и без того маленький отряд… Два грузовика и легковушка. В легковушке – Богер, Фрисснер, Ягер и профессор. В грузовиках – по трое солдат да старина Обст, который с потерей своих людей, кажется, смирился вполне спокойно. Видывал и не такое.
Фрисснер тоже не мог сказать, что чересчур переживает. Тоже видывал не такое. Да к тому же как-то захолодел внутри, стал слишком спокойным. Это чрезмерное спокойствие настораживало его – не начало ли это надвигающегося помешательства? После странного дождя, после зыбких песков, после мертвого поселка можно свихнуться. И если Фрисснер свихнется…
«Я уже начинаю подыскивать этому объяснения», – подумал Артур и сильно, до крови прикусил нижнюю губу. Острая боль отогнала дурные мысли, и ей помог Ягер, цинично сказавший:
– Я так понимаю, мы у самого порога. Не отметить ли это событие, пока мы все не сдохли?
Штурмбаннфюрер как раз держался молодцом, он оставил все свои дикие выходки, не пьянствовал и не задевал профессора. Он вел машину, помогал солдатам исправлять мелкие поломки и даже вызвался в ночной караул, мотивируя это тем, что у него бессонница. Фрисснер и сам заметил, что Ягер практически не спит – разве что урывками, в машине, то и дело беспокойно вздрагивая. Может быть, это тоже помешательство, только избравшее иной путь?
– Мы не собираемся подыхать, штурмбаннфюрер, – сказал Артур.