— Ну наконец-то ты выглядишь по-человечески! — воскликнула Элейн, входя в студию Люси субботним утром три недели спустя и придирчиво оглядывая подругу. — Это бирюзовое платье, которое Леон привез из Индии, очень идет тебе и так красиво расшито! Только распусти волосы. И помни, что ты прекрасная, талантливая девушка и можешь продать что угодно, если захочешь. У меня такое чувство, что у нас впереди отличный день!
Люси рассмеялась:
— Не уверена, что это комплимент моим картинам.
Однако она сделала, как велела Элейн, и расплела волосы. Она стояла перед зеркалом, расчесывая густые пряди, потом скрепила их на затылке серебряной заколкой и уложила локонами на плечи. Осмотрев себя еще раз, она поняла, что Элейн права: бледность и печальное выражение лица постепенно отступали. Вчера она отправилась на прогулку к заливу и, пробираясь сквозь толпу счастливых туристов, вновь почувствовала сильнейшую любовь к этому месту, где родилась и выросла.
Этим утром она надела яркое платье, сделала легкий макияж и почти искренне улыбнулась своему отражению. Бизнес шел хорошо, у нее было достаточно заказов, чтобы работать усердно и увлеченно. Жизнь налаживалась. Даже пугавшая ее поездка в родительский дом, чтобы прибрать его перед тем, как выставить на торги, перестала казаться такой ужасной. Она встретилась со старыми друзьями, друзьями родителей; все напоминало ей о том, как любили и уважали ее семью, о том, какое счастливое у нее было детство. Поездка помогла Люси сосредоточиться на проблемах фабрики, и вдруг, когда она стояла в огромном саду родительского дома, ее осенило. Она поняла, что нужно сделать, чтобы спасти фабрику и уберечь население города от печальной участи.
Ее юрист связался с третьим совладельцем фабрики, Ричардом Джонсоном, и Люси рассказала ему о своей идее. Он оказался не таким уж жутким типом, как она о нем думала, и после продуктивной беседы с ним, его архитектором и городским советом был достигнут компромисс. Люси договорилась обо всем со своим банком, и сделку можно было считать совершенной. Больше всего Люси грело то, что она всего добилась без малейшей помощи со стороны Лоренцо Занелли.
В глубине души Люси всегда знала, что они не созданы друг для друга. Они были слишком разными, во всех отношениях. Он — надменный банкир, из которого вековые традиции сделали прагматичного циника, для которого главное — деньги; ее жизнь — искусство и встречи с друзьями, и деньги не волновали ее, пока счета оплачены и ее совесть спокойна. А вот у Лоренцо совести не было вовсе, и ей еще предстояло убедиться в этом.
Лоренцо задержался в Нью-Йорке на три недели, а вернувшись в Италию, обнаружил, что шумиха вокруг истории с Оливией Палья, как и ожидалось, утихла. Однако этим утром он согласился поужинать с матерью, которую давно не навещал, и теперь у него появилась проблема посерьезнее.
Лоренцо посмотрел на мать, сидящую напротив. Он давно не видел ее такой оживленной, но причина ее радости вовсе не вдохновляла его. Перед ней лежала пачка фотографий: Тереза Ланца любезно предоставила их ей и сообщила, что девушка, запечатленная на них вместе с Лоренцо, не кто иная, как Люси Стедмен. Как он мог надеяться, что это останется неизвестным, когда семья Ланца была в курсе?
— Почему ты не сказал мне, Лоренцо? Я так давно ругаю тебя из-за этой Палья, а у тебя, оказывается, все это время была прелестная девушка, талантливая художница! Ты думал, что я расстроюсь из-за того, кто она? Тебе не стоило волноваться: я помню, что Антонио говорил о ней и считал ее прекрасной девочкой. Антонио и Дэмиен так крепко дружили, и я никогда не винила его в том, что случилось. Суд ведь признал, что Дэмиен сделал все, чтобы спасти жизнь Антонио. — Она вздохнула. — Все кончилось так только потому, что спасатели опоздали.
Лоренцо напрягся, сардонически улыбаясь. Он придерживался другой точки зрения, но спорить было бесполезно, и он промолчал.
— У меня нет девушки, мама, только деловые партнеры время от времени. Люси Стедмен ни та, ни другая. Я едва ее знаю, и давай закроем эту тему.
— О, милый! — воскликнула она, и Лоренцо заметил виноватый блеск в ее глазах. — Терезе так совсем не показалось. Она была так любезна, что сделала для меня несколько копий этих фотографий. Она сказала, что вы постоянно были вместе на свадьбе, и ты сказал ей, что знаешь Люси уже довольно давно. Еще она сказала, что у Люси никого не осталось, она одна на свете. Ты должен был все рассказать мне, Лоренцо.
Лоренцо залпом осушил бокал.
— Да я сам не знал до недавнего времени, — нехотя буркнул он, недовольный тем, куда зашел разговор. — А Тереза, должно быть, неправильно меня поняла. Я не говорил, что довольно давно знаю Люси, я сказал, что знаю о ней. Я встречался с ней дважды: один раз — на свадьбе, другой — перед этим, по делу.
Пожалуй, ему удастся развернуть разговор в нужное ему русло и заодно объяснить матери, почему нужно продать их долю в фирме Стедменов.
— Как ты уже поняла, Люси Стедмен — художница, и производство пластика ей совершенно неинтересно. Она была проездом в Вероне — доставляла картину заказчице — и попросила меня встретиться с ней и обсудить продажу «Стедмен индастриал пластикс». Я не говорил тебе об этом, потому что боялся расстроить. Я знал, как рада ты была тому, что Антонио приобрел долю, думая о будущем, и решил, что ты захочешь сохранить эту долю по соображениям, которые будут непонятны нашим партнерам.
— О, ты прав! Я бы хотела сохранить долю Антонио в память о нем, и я понимаю, почему ты так поступил. Но теперь я вижу, что разумнее будет продать нашу долю. Привязывать художника к фабрике — смешно. Знаешь, я бы хотела, чтобы ты пригласил ее сюда, хочу познакомиться с ней.
Лоренцо поперхнулся.
— Зачем тебе это, ради всего святого? — выдохнул он, даже не пытаясь скрыть свое изумление.
— Как же? Чтобы принести ей соболезнования. Мне давно следовало сделать это. Кроме того, если бы она приехала, я попросила бы ее написать портрет Антонио. Портрет, который она написала для графини делла Скала, просто великолепен. Так ты пригласишь ее?
Это был скорее приказ, чем просьба, но Лоренцо не спешил повиноваться.
— Как я уже говорил, мама, я едва ее знаю. К тому же она руководит художественно-ремесленной галереей в Корнуолле, лето — самый загруженный период для нее, так что вряд ли она сможет вырваться, даже если захочет. И я, опять же, слишком мало знаком с ней, чтобы приглашать ее в гости.
— Лоренцо, я достаточно в жизни повидала, чтобы узнать поцелуй влюбленных. Если ее не пригласишь ты, это сделаю я. Я позвоню ей, у тебя должен быть ее телефон — или в банке его точно знают.
Самое плохое было то, что его мать так и сделает. Она казалась хрупкой, но всегда добивалась своего. Лоренцо почувствовал, что его безрассудная интрижка превращается в мельничный жернов у него на шее, и ему некого винить в этом, кроме самого себя. Он так хотел затащить Люси в свою постель, что все его мысли сосредоточились ниже пояса. Весь самоконтроль и здравый смысл полетели к чертям. Он выругался про себя. Ему даже в голову не пришло, что семейка Альдо будет фотографировать гостей. А они так и сделали: вот рука Лоренцо по-хозяйски лежит на талии Люси, а вот — вершина шпионского мастерства Альдо — Лоренцо целует Люси в саду…