Ровно в полночь они мылись в бане, еще не потерявшей тепло после суточного простоя – с момента прибытия Крутова. Мылись, не стесняясь друг друга, дважды при этом бросаясь в горячие хмельные объятия, пока не насытились надолго. Да и то, как оказалось, не окончательно. Жажда любви, подстегнутая долгим ее ожиданием, была сильнее их.
Потом пили чай, сидя на кровати в спальне: Елизавета – в рубашке Егора на голое тело, он – по пояс голый, завернутый ниже талии в простыню.
– Расскажи, – кивнула девушка на шрам на груди Крутова.
Перед мысленным взором Егора всплыла сцена боя, в котором он получил ранение.
Это случилось в девяносто втором году в Таджикистане. Крутов, тогда еще майор спецназа Чучковской бригады особого назначения, был двадцать восьмого сентября поднят по тревоге и в составе «ограниченного контингента» (сводный отряд в количестве четырехсот человек) российских войск перебазирован в Курган-Тюбе. Задачу им поставили – охранять военные и государственные объекты в Республике Таджикистан. Тогда они еще не знали, какой сложной окажется эта легкая на первый взгляд задача в условиях межнационального конфликта.
Бой, в котором произошла проверка возможностей спецназа и качеств входящих в отряд людей, по сути, мог бы послужить яркой иллюстрацией того, с чем пришлось столкнуться чучковцам. Тогда ни Крутов, ни другие командиры не ведали, к каким хитростям могут прибегнуть боевики таджикской оппозиции, чтобы завладеть военной техникой, оружием и боеприпасами. Так, например, при погрузке и сопровождении боеприпасов для двести первой дивизии правительственных войск командиру отряда сопровождения давали приказ: там-то и там-то груз будут досматривать таджикские контролеры. Ну, досматривать так досматривать, приказ есть приказ, ничего особенного, хотя зачем нужен такой контроль – непонятно. А досмотр этот выливался потом в захват техники и боеприпасов: о транспортировке боевики предупреждались заранее. Успевал командир сообразить, в чем дело, давал бой – засада срывалась, не успевал – мало того, что гибли люди, российские командиры обвинялись потом как торговцы, специально сдавшие груз боевикам.
Крутову этот момент удалось определить: сработала интуиция, реакция организма на «ветер смерти».
Колонна БТРов и грузовиков вползла на перевал. Кругом скалы, камни, горные склоны, голое пространство с редкими кустиками какой-то травы. На дороге самодельный шлагбаум, военная палатка, пост, мотоцикл и почему-то бульдозер. Пять человек: три солдата в касках, офицер в пилотке, почему-то небритый и седой – «контролер», и женщина в камуфляжном комбинезоне.
Крутов ехал впереди, сидя на лобовой броне переднего бронетранспортера. В бинокль оглядел пост и остановил колонну. Интуиция заговорила, как только он разглядел заросшее седой щетиной лицо таджикского офицера.
– Седьмой, – сказал он в микрофон рации, – приготовьтесь отразить атаку. Второй, высади группу слева, за скалой, чтобы не было видно с поста, пусть ребята обойдут пост и посмотрят, что за скалами на склоне. Остальным следовать за мной.
Не доезжая метров пятьдесят до шлагбаума, Егор снова остановил колонну, спрыгнул на дорогу и в сопровождении ординарца направился к ожидавшим его солдатам.
– Старший группы сопровождения майор Крутов, – козырнул он. – С кем имею честь?..
– Полковник Рахимбоев, – ответил с акцентом небритый офицер, сделав жест, лишь отдаленно смахивающий на козыряние. – Пройдемте.
Он направился к палатке. Крутов последовал за ним, отметив краем глаза заинтересованный взгляд женщины, судя по типу лица и цвету волос – литовки или эстонки. В палатке его и ординарца ждал сюрприз.
Палатка оказалась пустой, ничего в ней не было, если не считать четверых вооруженных людей: кожаные и ватные безрукавки, дикого покроя штаны грязно-зеленого цвета и такие же грязно-зеленые чалмы на головах, бородатые небритые лица. Они стояли неподвижно и молча, направив на вошедших автоматы, и были готовы открыть огонь в любой момент.
Полковник Рахимбоев сделал разворот и приставил к виску ординарца Крутова пистолет. Несколько мгновений длилась тишина, потом к вошедшей группе подошел низкорослый чернобородый таджик с мощными бровями Карабаса Барабаса, снял с Егора его автомат, забрал из кобуры пистолет, разоружил ординарца и отступил в сторону. Все это – без единого слова. Крутов пожалел, что не оставил ординарца у палатки. Будь он здесь один, трюк с угрозой – пистолет к виску – у боевиков не прошел бы.
– Что вам надо?
– Прикажи своим освободить бэтэшки и грузовики, – сказал «полковник». – Оружие на землю. Колонна окружена. Начнете сопротивляться, перестреляем всех, как шакалов.
Крутов уловил косой взгляд сержанта (впоследствии получившего звание лейтенанта) Вохи Васильева и понял, что тот ждет команды. Этого парня не смущали численный перевес противника и его вооружение.
– Только не убивайте! – плачущим голосом взмолился вдруг Крутов, кривя лицо, безвольно опуская плечи. – Мы все отдадим, все сделаем, только не стреляйте, прошу вас…
Хлюпнул носом, притворяясь до смерти испуганным, и ординарец.
На лице «полковника Рахимбоева» появилась понимающая ухмылка, стволы автоматов четверки, ожидавшей жертву в палатке, чуть опустились. Боевики поверили в трусливое желание жить русских командиров.
«Полковник» опустил пистолет, махнул рукой в сторону выхода из палатки.
– Командуй, капитан.
Остальные боевики сломали строй, задвигались, начали переговариваться, и в этот момент Крутов, проходя мимо, с поворота достал «полковника» ногой под колено, упал вместе с ним и отнял пистолет. Открыл огонь он, еще не достигнув пола.
Сделал свое дело и Васильев, в подкате сбив ближайшего боевика и вырывая у него автомат. Стрелять он начал почти в тот же момент, что и Крутов.
Два выстрела, очередь – три трупа и двое раненых, – таков был итог мгновенного боя внутри палатки. Бой снаружи тоже завязался, но уже по сценарию, разработанному спецназовцами. Боевики, потеряв нескольких человек, отошли. А ранил Крутова тот самый моджахед, чернобородый и мощнобровый, что разоружал его и Васильева. Он незаметно выбрался из палатки и метнул в Егора, командовавшего боем, кривой горский кинжал. Оглянувшись на шум, Крутов чудом успел отклониться, буквально на пару сантиметров, и кинжал миновал сонную артерию. Боевика пристрелил Васильев, а Егор, вырвав кинжал из груди, еще полчаса продолжал руководить отрядом. Плохо ему стало позже, после значительной потери крови…
Всего этого он, конечно, Елизавете не рассказал, придумал более или менее правдоподобную историю с тренировкой на базе и назвал рану «царапиной».
– Ох, обманываешь ты меня, Егор Лукич, – вздохнула девушка, еще раз погладив шрам пальцами. – Два сантиметра левее, и ты был бы мертв. Тебя ударили из засады? Так ведь? Не отпирайся.
– Недаром говорят: умная женщина – следователь по природе, – проворчал Егор.
– Больно было?