Он успел вовремя. «Быки» остановили женщину и не торопились пропускать.
– Веселитесь? – негромко сказал он, подходя ближе.
Софья вырвалась из рук одного из братьев, с которым боролась молча, не желая кричать (Оленька бегала вокруг и причитала: «Мамочка, тебе помочь?»), и бросилась, вся дрожа, к Тарасову.
– Все в порядке, – сказал он, ощущая растущий в душе гнев. – Пойдемте, я вас провожу.
«Быки» расступились.
– Эй, братан, – сказал первый, – так чего ты там базарил за чтоб мы уехали?
– Я сейчас вернусь и объясню, – пообещал он.
– Ох ты крутой! – заржал второй «бык».
– Ну-ну, будем ждать, – осклабился первый.
Глеб взял на руки Оленьку, доверчиво прижавшуюся к нему, проводил Софью до избы Полины Родионовны и оставил.
– Укладывай нашу красавицу спать, я сейчас вернусь.
– Не ходи к ним! – покачала головой Софья. – Еще покалечат. Это же нелюди!
– Не волнуйся, еще не родился человек, способный меня покалечить.
Тарасов повернулся и ощутил на плечах ладошки Софьи.
– Как ты сказал?
– Что? – обернулся он.
– Ты сказал: укладывай н а ш у красавицу?
– Ну и что? – не понял Глеб.
– Ничего. – Она поцеловала его, взяла Олю за руку и повела в дом. – Я тебя жду.
Тарасов облизнул губы, на которых остался озоновый след губ женщины, и направился к дому Мотовилихи.
Его ждали. С лавки поднялись навстречу две шкафообразные фигуры со смутно видимыми в свете далекого фонаря в конце улицы лицами.
– Ну, что, крутой? – заговорил более светловолосый «бык», сжимая огромные кулаки. – Что ты там базарил насчет… – он не закончил.
Глеб подошел вплотную и с тугим выплеском энергии толкнул его в квадратное лицо ладонью с растопыренными пальцами, расслабленными до последнего мгновения и ставшими вдруг железными.
Охнув, «бык» грохнулся на спину и остался лежать, оглушенный ударом и падением.
Его брат недоуменно перевел взгляд на него, посмотрел на Тарасова, продолжавшего подходить к нему, проворно сунул руку в карман широких штанов и достал брусок электроразрядника.
– Ах ты, бля! Да я ж тебя зашибу на… – он не договорил.
Глеб вошел в темп, обогнул неповоротливого детину слева, перехватил толстую руку (он мог сломать ее одним ударом, но не стал), отобрал электрошокер (надо же, армейский «мангуст»!) и влепил удар локтем в живот, в солнечное сплетение. Тот утробно хрюкнул и осел на враз ослабевших ногах. Тарасов присел рядом на корточки, приблизил лицо к физиономии «быка».
– Повторять больше не буду, уроды! Если не уедете из деревни – вас отсюда увезут вперед ногами! Понял?
– М-м-м… – промычал заросший волосами детина, не в силах вздохнуть.
Глеб дал ему пощечину.
– Понял, спрашиваю?!
– По-по… – попытался выговорить «бык».
– Очень хорошо. – Глеб встал. – Эту штуковину я экспроприирую, она не подлежит передаче в руки гражданских лиц. Даю вам два дня. В понедельник проверю. И не дай бог, чтобы я здесь задержался из-за вас!
Не оборачиваясь, он двинулся назад к дому Полины Родионовны и в полусотне метров от места разборки столкнулся с бегущей Софьей.
– Господи, живой! – Она бросилась к нему на грудь. – А я ножик вот с собой взяла, на всякий случай…
– Защитница моя, – засмеялся Тарасов, обнимая женщину. – Не нужен твой ножик, и так все обошлось. Они обещали завтра уехать.
– Правда?!
– Посмотрим. Ну что, пойдем гулять?
– Нет, – прошептала Софья. – Бабуля ушла к соседке на всю ночь. Мы с тобой будем одни.
– А Оленька?
– Она спит на веранде.
Глеб повернул к себе Софью, заглянул в темные глаза, хотел что-то сказать, но она закрыла ему рот ладошкой.
– И ничего не говори, ладно?
Тарасов подхватил ее на руки и понес, не стыдясь взглядов из-за заборов и из дворов.
Неизвестно, что его разбудило в два часа ночи. Однако проснулся Тарасов мгновенно, прислушался сначала к тишине в доме, потом к самому себе. Интуиция «ощетинилась» и «тихо заворчала». Глеб напрягся и стал видеть слабо светящуюся сетку с ячейками разного размера и формы – это была энергетическая решетка земли, позволявшая ему в моменты наивысшего напряжения по изменениям рисунка подсказывать приближение опасности.
Однако в доме и вокруг него сетка светилась равномерно и не плыла, источник тревоги, разбудившей капитана, находился где-то в другом месте.
Стараясь не разбудить спящую Софью, Глеб осторожно высвободил руку из-под головы женщины, встал, натянул штаны и вышел из хаты.
В деревне царила удивительная, чистая, «не городская» тишина. Над ней раскинулся темно-фиолетовый купол неба, пронизанный лучами ярких, словно омытых недавним дождем, звезд. Сами собой всплыли в памяти строки известного поэта:
Открылась бездна, звезд полна.
Звездам числа нет, бездне – дна…
На них можно было смотреть часами, ловя иногда световые штрихи падающих метеоритов или медленно ползущий светлячок спутника, но Глеб лишь кинул взгляд на небо, подумав, что надо бы как-нибудь разбудить Акулину и показать ей «настоящие» звезды с полосой Млечного Пути. Затем бесшумно зашагал к центру деревни.
Дом Мотовилихи был темен и тих.
Глеб постоял у забора с минуту, прислушиваясь к тишине внутри избы, и начал красться к дому Евстигнея Палыча, уже з н а я, где сейчас находятся «быки»-рэкетиры.
Он обнаружил их возле хаты. Один обливал бензином приоткрытые ворота из канистры, второй возился во дворе у машины Тарасова.
Глеб тенью метнулся к первому и рубанул пыхтящего парня ребром ладони по толстой шее. Тот сунулся носом в землю и затих. Но его брат услышал шум падающего тела, насторожился и прошипел:
– Алекс? Что там у тебя?
Тарасов проскользнул в ворота и неожиданно вырос перед «быком», заставив его шарахнуться назад и стукнуться спиной о багажник машины.
– Привет, поджигатель. Не ждал?
«Бык» проворно выхватил из-под полы куртки какой-то длинный предмет, оказавшийся при ближайшем рассмотрении помповым ружьем «сайгак», и Глеб разрядил в него прихваченный с собой «мангуст». Три извивающиеся голубые электрические змейки вонзились в грудь бугая, он с тихим взвизгом выронил ружье и упал.
Открылась дверь в сени, во двор выглянул Евстигней Палыч в одних трусах.
– Это ты, что ли, шумишь, внучек?
– Я, – отозвался Тарасов. – Забыл кое-что в машине. Акуля спит?