– Но вы же не были знакомы с покойным Студенцовым! Откуда вы вообще узнали о похоронах?
– Из газет! Кроме того, я был на велодроме! Познакомился с господами Родосским, Глинским, Оттоном, Фрахтенбергом...
С какой целью вы с ними знакомились?
– У меня общительный нрав...
– А затем вместе с ними отправились в «Аквариум»?
Грек оторопел, отпрянул, в выпуклых оливковых глазах появился страх.
– Так вы за мной следите! За мной, жертвой бандитского нападения! А тех, кто меня ограбил и едва не удушил, нашли ли вы их?
– Всему свое время, господин Ханопулос, – с неприязнью ответил Вирхов. – Полиция сама знает, когда и кого ловить. А ваше пристрастие к обществу молодых лоботрясов, которые второй раз оказались в подозрительной близости от гнусного преступления, кажется мне, имеет какую-то тайную подкладку...
Грек вздохнул, опустился на стул.
– Только между нами, господин следователь. – Он оглянулся на закрытую дверь. – Эти господа мне не нужны. Правду сказать, я лелеял надежду, что встречу где-нибудь Марию Николаевну Муромцеву. Она говорила, что знакома с Родосским.
– Так-так, – побарабанил Вирхов пальцами и повернулся к письмоводителю, – последнее не для протокола.
Затем он вновь изучающе уставился на грека.
– Какие отношения связывают вас с господином Магнусом?
– Меня? Абсолютно никакие! До сегодняшнего дня не знал о его существовании! Мой отец и я по его поручениям работаем с банком Мендельсона. А о Магнусе и слыхом не слыхивал. – Ханопулос возбужденно, словно отмахивался от пчелиного роя, жестикулировал.
– А с господином Отгоном вы хорошо знакомы?
Ханопулос нетерпеливо поглядывал на дверь.
– Я вижу, вы очень торопитесь, – сказал Вирхов.
– Так точно, господин следователь, назначены встречи, есть обязательства, прибыль уплывает...
– Но вы не покидаете столицу?
– Как можно? – возмутился грек. – Ни в коем случае! У меня еще есть здесь важные дела.
Он подмигнул Вирхову, вскочил и собрался откланяться.
– Ступайте, – дал добро Вирхов, – мы знаем, где вас в случае надобности найти. Кстати, как вам нравится обслуживание в гостинице «Гигиена»?
– Превосходное! – воскликнул Ханопулос. – Очень услужливый народ! Надо было печь у меня в номере затопить – мигом прислали истопника, принесли дрова, огонь развели. Понадобились мне срочно тазики медные – пожалуйста! Чудесный народ! Если б не лазили ради любопытства по моим чемоданам. Да если б гостиница не кишела тараканами и клопами. – Грек сморщился и стряхнул кончиками пальцев воображаемую пыль с лацкана своего элегантного пиджака. – Там же образцы товаров, неровен час, испортят или польстятся на что-нибудь, отравятся...
Внимательно слушая неуемного свидетеля, Вирхов сопроводил его до дверей кабинета и пригласил к себе Петю Родосского.
Кинув отчаянный взгляд на Муру, полинялый велогонщик бочком протиснулся в кабинет.
– Итак, господин Родосский, судьба вновь нас свела. Прошу садиться.
Вирхов сурово смотрел на юношу.
– Что вы можете сказать, милостивый государь, об этом происшествии?
– Ничего, – выдохнул Петя.
– Знали ли вы покойных?
– Господина банкира не знал, только слышал о нем от Густава. А про нищего ничего сказать не могу, не разглядел.
– Что могло быть общего у Степана Студенцова и Магнуса?
– Думаю, ничего. Проклявший Степана отец хранил у банкира свои капиталы, так что сыну там ничего не перепадало.
– Вы подавали милостыню сирым и убогим?
Петя понурился.
– Немного. Но и все подавали. И Платон, и Мишка. Даже Эрос, как мне кажется, крутился на паперти.
– А у кого-нибудь из вашей компании были мотивы для убийства Магнуса?
– Платоша, похоже, даже не знает, ни где банк Вавельберга находится, ни то, что Магнус его совладелец. Платоша работает с живыми деньгами, он ведь музейщик, эксперт. А Мишка... Сомневаюсь. Провинциалы, выбившиеся на высокие столичные должности, терроризмом не балуются.
– А Оттон?
Петя замялся, покраснел и сердито ответил:
– Оттон Магнуса уважал, считал своим учителем и благодетелем.
Вирхов поблагодарил Петю, проводил его до дверей и обнаружил, что в коридоре остались только Мура и Фрахтенберг – непоседливый грек испарился, исчез и Глинский. После короткого колебания он пригласил в камеру инженера – пусть это было невежливо, но Вирхов еще дольше ждал встречи с неуловимой барышней. Да и времени для беседы с ней потребуется больше, чем для допроса инженера.
– Итак, Михаил Александрович, – Вирхов любезным жестом указал инженеру на стул, – рассказывайте. Заметили ли вы что-нибудь подозрительное?
Фрахтенберг подвигал мускулистым, как будто надвое рассеченным подбородком.
– Мне и в голову не могло прийти, что затевается что-то подобное. Да если б у меня мелькнула хотя бы тень подозрения, не оказался бы я так близко от места взрыва.
– Скажите, а вы видели в руках нищего какой-нибудь предмет?
– Увы, ничего. Может быть, взрывное устройство было небольшим.
– А разве прогресс дошел до такой степени?
– Наука служит и злодеям и героям, – напыщенно сказал Фрахтенберг. – Только тех, кто с бомбой в руках защищает власть православного Государя, гораздо меньше.
– А разве есть монархисты, развязавшие террор против террористов?
Твердо, с некоторым сожалением в голосе, Фрахтенберг ответил:
– Уверен, дойдет и до этого. Власть Государя шатается, церковь ослабла, внутренние ее распри становятся достоянием профанов. Хорошо, что Государь поступает мудро – идет своей царской дорогой, настоял на Саровских торжествах.
Вирхов испытующе взглянул в светлые, чистые глаза инженера. Вот на таких, как он, и держится сила империи.
– А у кого из ваших друзей могли быть мотивы для убийства Магнуса?
– Возможно, что и у всех. Сами знаете, после кишиневского погрома отношение к евреям...
– Но ни Степан, ни отец Онуфрий не были евреями! – не согласился Вирхов. – А вы имели дело с покойным банкиром?
– По счастью, не приходилось. – Фрахтенберг, оглянувшись на строчившего протокол письмоводителя, наклонился к следователю и зашептал: – Сообщаю в конфиденциальном порядке: репутация у банка не из лучших, отчетность запутана, предусмотрены лазейки для хищений. Я свои деньги и бумаги этому банку не доверяю. И с банкиром не знаком. Так, иногда его речи в газетках читал.