- Минут пятнадцать, не больше, надо мчаться в Шереметьево.
- Тогда я буду краток. У меня к тебе просьба. Вот, возьми, - я протянул ей ключи от квартиры, - и пожалуйста, съезди ко мне домой и привези мою записную книжку. К сожалению, не могу тебе сказать точно, где она лежит, но раньше я обычно держал ее на компьютерном столе, прямо рядом с телефоном. Сделаешь?
- Конечно, - она взяла ключи и бросила в портфель. - Если сама не вырвусь к тебе, пришлю того же мальчонку, который тебе телефон привез. Жаль, что ты мне раньше не сказал, я бы подъехала к твоей маме, взяла ключи, и уже сейчас ты получил бы свою книжку. Не сообразил?
- Сообразил. И тут же сообразил, что матушке это не понравилось бы. Почему я прошу об этом не ее, родного человека, а тебя? Она сказала бы тебе, что сама найдет записную книжку и привезет мне.
- И что в этом плохого? - не поняла Муся. - Пусть бы и привезла.
- Мусенька, дорогая, у тебя принципиально другая мать, и ты меня никогда не поймешь. Я не люблю, когда матушка роется в моих вещах и бумагах. Она человек деликатный и никогда сама никуда не полезет, но если ее попросить что-то найти и если на ее пути при этом попадется хоть одна бумажка, можешь быть уверена, эта бумажка будет прочитана от корки до корки. А потом мне придется отвечать на множество вопросов и выслушивать разнообразные упреки в том, что я опять сделал что-то не так. Однажды она нашла у нас дома счет за телефонные переговоры, причем, заметь себе, оплаченный. Так она не поленилась, изучила каждую букву и цифру и обнаружила, что оплата была просрочена на два месяца. Разговоров было - на две недели! И что мы с Линой несобранные, неорганизованные, что никогда ничего не делаем вовремя, что рано или поздно у нас отключат телефон за неуплату или вообще снимут номер, и как мы будем жить дальше, и тому подобное. Из-за такой ерунды - две недели нервотрепки. А я ведь совсем не знаю, какие бумаги лежат сегодня у меня в столе, ты понимаешь? И матушку туда на пушечный выстрел подпускать нельзя.
- Аргумент, - согласно кивнула Муся. Она так и не присела, продолжала стоять, поставив портфель на стол и облокотившись на широкий подоконник. - Я все поняла, записную книжку найду и переправлю тебе. Что еще? Кстати, ты прочел свои книги?
- Да, осилил.
- Что так скучно? - улыбнулась она. - Почему "осилил", а не "запоем проглотил"? Не понравилось?
- Не в этом дело... Просто то, на что я надеялся, не случилось. Я ничего не вспомнил. А качество написанного я как-то не собрался оценить. Вроде ничего, увлекательно. А ты как считаешь?
- Андрей, ты же знаешь, я твои рукописи не читаю, я их продаю. Читать имеет смысл, когда автор не известен, чтобы понять, как он пишет и о чем. А твои книги зачем мне читать? Ты - Корин, этим все сказано, издатели платят уже только за твое имя, а не за содержание.
- Муська, - засмеялся я, - ты цинична до неприличия.
- Я всегда была такой. А ты что, надеялся, что я за два года стала другой?
- Нет, я радуюсь, что ты прежняя. Человеку для внутреннего комфорта необходимо чувство стабильности, узнаваемости. Знаешь, мне действительно очень страшно, что за два года все вокруг переменилось, и я уже не найду своего места в этой изменившейся среде. Поэтому я радуюсь как ребенок, когда вижу, что что-то осталось прежним, кто-то совсем не изменился. Меня это утешает, и я начинаю думать, что два года - это не такой уж большой срок.
Мне показалось, что Муся немного нервничает, вероятно, боится опоздать в аэропорт, и при этом не хочет меня обидеть.
- Все, дорогая, беги, не буду тебя задерживать. Когда ты появишься?
- Пока не знаю, Андрюша, - в ее голосе послышалось явное облегчение оттого, что я не обижаюсь на ее столь скорый уход. - Наш безумец собирается пробыть здесь почти две недели, но точное расписание я буду знать только сегодня вечером, когда он прилетит. Я обещаю, сегодня же выберусь к тебе домой за записной книжкой и позвоню, что и как.
- Позвони обязательно, - попросил я, - мне нужны телефоны одного человека, ты мне их продиктуешь, а саму книжку можно и попозже привезти.
Конечно, я не обижался на Мусю, ведь она, в отличие от меня, работает, крутится. У нее пенсионного возраста родители и еще дочка, к сожалению, больная, на лечение которой постоянно нужны деньги, с каждым годом все больше и больше. Поэтому Муся с ее юридическим образованием, прекрасным знанием авторского права и издательской "кухни" и свободным владением тремя иностранными языками хватается за любое дело, которое может принести хоть какие-нибудь деньги. Даже, случается, выступает в качестве гида-переводчика для чьих-нибудь гостей, не говоря уж о бесконечных переводах всяческих контрактов с русского и на русский. Да и с авторами хлопот немало, кроме меня, у Муси на руках еще восемь творцов, и все в разных издательствах, и у каждого свои капризы и амбиции.
После Мусиного ухода мне удалось на какое-то время отстроиться от мыслей о выстреле, не то почудившемся мне, не то имевшем место в реальности. Я смотрел на синюю папку и тешил себя надеждой на то, что вот здесь-то как раз и найдутся те самые слова или цифры, которые подтолкнут мою увязшую в весенней распутице память. А вечером я созвонюсь с Борисом, он завтра же приедет ко мне. Рано отчаиваться, еще не все возможности исчерпаны, я буду пытаться, буду стараться, изобретать все новые и новые способы заставить амнезию сдать свои позиции. Я справлюсь с ней. Сам справлюсь. И не нужны мне никакие психоаналитики.
* * *
- Ожил! - Борькин голос звучал в трубке непривычно-насмешливо. - А мне Ольга Андреевна запретила тебя тревожить, и я как хороший мальчик сижу тихонько и не высовываюсь. Ты же знаешь, я привык слушаться твою маму. Ну как ты?
- На все сто, - бодро отрапортовал я. - Очень хочу с тобой повидаться. Ты сможешь вырваться ко мне?
- Нет вопросов, - тут же ответил он. - Говори, когда и куда ехать. Ольга Андреевна так тебя законспирировала, что я даже не знаю, где тебя держат.
Я продиктовал ему адрес, заручился обещанием Бориса приехать завтра же прямо с утра, принял душ и улегся в постель вполне умиротворенным. За вечер я успел одолеть примерно треть всех бумаг, которые оставила мне Муся, но в голове ничего не прояснилось. Это меня не обескуражило, ведь впереди были еще две трети содержимого синей папки, а главное - встреча с Борисом. Но матушка-то, матушка-то какова, а? Теперь хоть понятным стало, почему Борька не объявился. Наверняка он, узнав об аварии, кинулся названивать и мне домой, но там ему никто не ответил, и на мой мобильник, который оказался отключенным из-за севшей батареи, и матушке, которой сначала тоже не было, но которая в конце концов приехала и элегантно отшила его. Тревожить меня, видите ли, нельзя! Да чем Борька может меня потревожить, скажите на милость? Я все понимаю, матушка всегда хотела безраздельно владеть своими детьми, а после смерти Веры это желание обрушилось на меня одного. Она ревновала меня к первой жене, ревновала к Лине и, мне кажется, подспудно хотела, чтобы я вообще никогда не женился и оставался до конца жизни маминым сыном. Нет, она никогда не позволяла себе дурно отзываться о моих женах и друзьях, а если и критиковала их, то очень деликатно и, надо признаться, всегда по делу. Ольга Андреевна умнейшая женщина, но даже у самых умных людей в подсознании творится черт знает что. Как она обрадовалась, когда я согласился с тем, что не нужно дергать Лину и срочно вызывать ее в Москву! С какой готовностью согласилась с тем, что я не хочу выходить из клиники и включаться в привычный круг контактов, пока не справлюсь со своим страхом попасть впросак и выглядеть нелепо. И как ловко отсекла от меня Борьку Викулова. Хорошо еще, что не посмела таким же манером обойтись с Мусей, все-таки понимает, что Муся - это не столько эмоции, которые могут меня разволновать, сколько дело, работа, в конце концов - деньги.