- И снова ты не права. Мы познакомились в санатории, ты мне понравилась, я тебя разыскал, тем более что при прощании ты оставила мне свои координаты. Ты рассказала мне, что раньше была следователем, а я, в свою очередь, поделился с тобой замыслом книги о милиции. Что может быть естественней в таком раскладе, чем твоя готовность помочь мне с профессиональными деталями? Не вижу ничего опасного.
- Андрюша, ты забываешь, что имеешь дело не с писателями, а с офицерами МВД. Да, они будут думать точно так же, но потом поставят не точку, а запятую, и продолжат; но на всякий случай надо проверить, так это или не так. И если ты хоть одним взглядом, хоть одним звуком выдашь себя и дашь понять, что ты вспомнил или что мы с тобой давно знакомы, вся твоя конспирация полетит к черту.
- Могу тебе гарантировать, что я ничем себя не выдам, - гордо пообещал я. - О том, что память вернулась, будешь знать только ты.
- Более чем достаточно, - усмехнулась она. - Я могу сделать только один неосторожный шаг, обронить одно неосторожное слово - и на этом все закончится. Конечно, я постараюсь быть максимально осторожной, но дать тебе стопроцентную гарантию не могу. Это слишком большая ответственность. Ты даже не понимаешь, как легко нас с тобой подловить. Поверь мне, я же все-таки бывший следователь. Мы будем покупать в магазине продукты и обмениваться репликами, а рядом будет стоять человек, вслушивающийся в каждое наше слово. Или мы будем сидеть в ресторане, а за соседним столиком будут находиться слухачи. Пойми, мы не сможем на двадцать четыре часа в сутки перевоплотиться в парочку, знакомую всего пять месяцев и практически не имеющую общего прошлого, кроме нескольких недель, проведенных в санатории. Такое перевоплощение требует колоссального напряжения и постоянной сосредоточенности, чтобы это суметь, надо долго учиться и тренироваться. Мы с тобой не сможем.
- То есть ты боишься? - сердито уточнил я.
- Это не трусость и не пессимизм, Андрюша, это трезвая оценка наших с тобой возможностей.
- Хорошо, - я принял решение и почувствовал даже нечто вроде прилива сил, - мы с тобой уедем на дачу. Там нас никто не увидит и не сможет подслушать, пусть думают, что я с тобой закрутил романчик на лоне природы подальше от жены. И никаких резких шагов пока предпринимать не будем.
- Ты с ума сошел! - ахнула она. - Как это мы уедем на дачу? А если твоя жена приедет?
- Не приедет.
- Ты не можешь быть уверен... Ты хочешь скандала?
- Я уверен. Она не приедет. А если даже и приедет, то скандала не будет. На сегодняшний день Лина пока еще слишком сильно хочет оставаться моей женой. Она все стерпит.
- Я не понимаю тебя... Ты так странно говоришь. Не считаешь нужным объяснить мне свою позицию?
Чего ж тут объяснять? Ох, лучше бы я не вспоминал! Не зря Елена почти два года вдалбливала мне в голову, что с нами происходит только то, чего мы боимся, что мы своими страхами сами навлекаем нежелательные события, что мысль обладает невероятной созидательной силой и способна формировать реальность. Это казалось мне заумным эзотерическим бредом, и только тот факт, что Елена смогла вылечить себя сама, без помощи хирургов и всякой там химиотерапии, удерживало меня от резких высказываний. Елена без конца повторяла: если ты боишься оказаться униженным, стало быть, ты считаешь, что в тебе есть такие качества, которые могут сделать подобную ситуацию возможной. Силач не боится быть побитым, потому что уверен, что у него нет слабых мест. Человек, который боится оказаться побитым, думает, что слабые места у него есть. Если он воспринимает себя таким, то остальные люди именно так и будут к нему относиться. Если человек не считает себя достойным любви, его никто и не любит. Если человек считает, что его можно унизить, его обязательно унизят. Я боялся оказаться униженным и вот сначала получил четырех подонков, а потом и историю с Линой и ее молодым любовником.
У Лины в буквальном смысле слова отказали тормоза. Она ничего не соображала и совершала ошибку за ошибкой до тех пор, пока я больше не смог старательно закрывать глаза на ее роман. А видит бог - я старался изо всех сил, разборки и конфликты мне не нужны, и я уговаривал себя, что мне все это только кажется, что я себе напридумывал, что Лина - верная жена и прекрасная мать. Да, она поехала в Швейцарию делать пластическую операцию, омолаживаться и стройнеть, но ведь любая женщина хочет хорошо выглядеть, ничего удивительного. Да, она окончательно перестала интересоваться сексом со мной, но мне-то это только на руку, как женщина она меня давно не будоражит. Да, ей чаще, чем обычно, звонит один и тот же мужской голос, но Лина вообще крутится в бизнесе, где мужчин больше, чем женщин, и все разговоры у нее по делу, а прислушиваться к интонациям не в моих правилах. Да, она уже дважды ездила отдыхать без меня, приводя при этом разнообразные, но весьма убедительные мотивы. Да, она перестала приезжать на дачу, когда я уходил в трудовое подполье, хотя прежде навещала меня как минимум раз в три дня, готовила еду, стирала мое белье и рубашки и убирала дом. Но ведь она так занята, она работает с утра до ночи, а я прекрасно обхожусь своими силами, да и от работы не отвлекаюсь. И таких "да" и "но" набралось несколько десятков. Пока в один прекрасный день я не вернулся с дачи "вне расписания" и не застал ее с любовником в самой недвусмысленной ситуации. Его возраст меня шокировал, совсем мальчишка.
Разумеется, никакого скандала не было, я молча повернулся и уехал назад, на дачу. Через час туда примчалась Лина и заявила, что разводится со мной. Вообще-то она умная и интеллигентная женщина, но стресс от пережитого полностью снес ее мозги, и она говорила такие вещи, которые мне лучше бы не слышать. В частности, я узнал, что мое рыхлое, дряблое тело не вызывает у нее ничего, кроме отвращения, что рядом со мной ей не интересно быть привлекательной женщиной, потому что ей до судорог не хочется привлекать меня. Что рядом с этим юным могучим самцом она обрела вторую жизнь. Что я не имею права упрекать ее ни в чем, потому что сам, своими руками превратил нашу семейную жизнь в унылую, серую рутину: мы никуда не ходим, нигде не бываем, я отказываюсь от девяти из каждых десяти приглашений на театральные и кинопремьеры, а на светские мероприятия хожу чаще всего один, и ей даже некуда надеть свои наряды и бриллианты; я ни с кем не дружу, и к нам не приходят гости, а перед моей матушкой ей неинтересно придумывать всяческие затеи, дабы показать себя превосходной и изобретательной хозяйкой; я перестал разговаривать с ней, делиться своими проблемами и обсуждать их, я всем своим видом показываю, что высокодуховному писателю скучно рядом с бизнесменкой-торгашкой. И далее по пунктам... Мне-то казалось, что я так удачно организовал свою жизнь, веду себя так, как мне нравится, и Лину это полностью устраивает, а выяснилось, что все далеко не безоблачно.
Разумеется, я тут же согласился дать ей развод. Лина несколько поостыла, поблагодарила меня за понимание и сказала, что через несколько дней уезжает в Шотландию на месячные языковые курсы, а после возвращения, в середине мая, займется расторжением нашего брака и устройством новой семейной жизни со своим неоперившимся птенчиком. Я со всем соглашался, высказав единственную просьбу ничего пока не говорить родителям: она-то уедет в свою Шотландию, ее там не достать, и все коллективные усилия по пропиливанию черепа достанутся мне одному. А то, что пропиливание начнется и будет чрезвычайно интенсивным, я не сомневался, и родители Лины, и моя матушка встанут в мощную оппозицию нашему решению развестись.