— В нашем соглашении с федеральным прокурором, — произнес Стерн, — было ясно сказано, что Диннерштайну положено лишь отвечать на вопросы, то есть по собственной инициативе никакой информации не сообщать, но, зная коварство Сеннетта, я предупредил своего клиента, что прокурор рано или поздно постарается использовать даже самую ничтожную ошибку и пересмотреть соглашение. И, естественно, это произошло. — Стерн поднес к губам невысокий бокал с клубной символикой, глотнул скотч и посмотрел на меня. — Это случилось после того, как всплыла правда об отсутствии у вашего клиента адвокатской лицензии.
Как я и подозревал, Мортон знал об этом с самого начала. Несколько месяцев назад агенты налоговой полиции, опекавшие Мортона точно так же, как агенты ФБР Фивора, обратили внимание, что в финансовый отчет, какой он ежегодно подавал главному бухгалтеру фирмы, включены только его собственные взносы в коллегию адвокатов в качестве расходов, вычитаемых из суммы налогообложения, и никогда — Фивора. С другой стороны, Мортон сотни раз публично называл Робби адвокатом, с которым они совместно владеют фирмой. Сеннетт счел это серьезным обманом.
— Это можно толковать по-разному, но Сеннетт получил желаемую щель, куда тут же просунул руку. В понедельник он проинформировал меня, что обман может быть прощен, если мой клиент согласится принять участие в сложной драме, которую разыгрывал ваш клиент. Причем роль его будет со словами. И я снова колебался, не зная, какое решение принять, но, в конце концов, Сеннетт предложил не самое страшное. Он поручил Мортону встретиться с дядей и заявить, что Фивор сотрудничает с ФБР и собирается всех подставить. Я понял, что на завершающей стадии борьбы он задумал какой-то сложный стратегический маневр. Но его суть, разумеется, не понял. Хотя признаюсь, мрачные мысли меня посещали.
Следует сделать необходимое уточнение. Дело в том, что несколько лет назад Сеннетт вдруг вознамерился упечь Стерна в тюрьму за оскорбление органов государственной власти. Я входил в группу адвокатов защиты. Работать приходилось много, даже по ночам, но Санди так и не рассказал мне, чем закончилось дело. А спросить я постеснялся. В общем, Стерна никуда не упекли, но когда речь заходила о Сеннетте, он мрачнел и был склонен с большей доброжелательностью отзываться о самых отвратительных преступниках, чем о федеральном прокуроре. Обычно при нем я старался Стэна не упоминать.
К нам приблизился официант в зеленом пиджаке с аксельбантом и с преувеличенной подобострастностью осведомился, не желают ли джентльмены повторить коктейль. Еще один трагедийный актер, не нашедший места на сцене. Он настолько вошел в роль слуги, что, прежде чем развернуться, три шага пятился.
Сеннетт требовал, чтобы на встречу с дядей Мортон надел на себя записывающее устройство. Стерн это решительно отверг. Нет, пусть будет все так, как договорились. Мортон Диннерштайн навсегда останется в тени. В крайнем случае, исполнит роль курьера, но не более. Сеннетта заботили доказательства. И, поскольку изобретательности ему не занимать, то выход нашли. Перетрясли всех работающих в ресторане «У Пэдди» и обнаружили, что один из помощников официанта имеет фальшивую «зеленую карту». В понедельник вечером с этим человеком встретились сотрудники управления по вопросам иммиграции и натурализации, а в пять часов утра во вторник агент налоговой полиции Рамос вошел в ресторан через служебный вход и сказал, что кузен заболел и попросил его заменить. Час спустя Мортон сел за столик к дяде Брендану вместе позавтракать.
Диннерштайна предупредили, чтобы насчет Робби он начал говорить, только когда помощник официанта (агент) окажется близко от их столика. Рамос в клетчатых штанах и белом кителе не спеша обходил столики. Мортон боялся посмотреть в его сторону. Наконец, когда он начал вытирать соседний столик на четверых, Мортон наклонился к дяде и его друзьям и стал сбивчиво рассказывать.
После того, как Ивон объявилась в офисе как агент ФБР, к Мортону подошла секретарша, напуганная до смерти, прошептала, что подслушала, как Робби говорил по телефону с каким-то адвокатом. Несколько раз упоминал о соглашении с федеральным прокурором, согласно которому должен подставить судей, Косица, Туи и даже Мортона, а потом свидетельствовать против них на суде.
Поначалу казалось, что агенту и докладывать нечего. Туи не проронил ни слова. Сиг Милаки замысловато выругался, но Брендан потянулся к его руке успокоить. Потом принялся медленно пить кофе. Остальные трое последовали его примеру. Прошло пять минут. Брендан поставил на стол массивную ударопрочную чашку с символикой ресторана «У Пэдди», достал длинную ложечку из коричневого пластика, поиграл ей, а затем завязал в петлю. Мортон видел это своими глазами. Туи повертел петлю между пальцами, чтобы Косиц и Милаки заметили, и уронил на стол. Когда завтрак закончился, специальный агент Рамос, убирая тарелки, положил ее себе в карман.
— Вы уверены, что это была петля? — спросил я.
— С точки зрения Сеннетта, да. Но, возможно, это была буква «Б». Или «Р» в слове Робби. Или это вообще ничего не значило. Так, случайно получилась какая-то фигура. Если за этим не последуют какие-либо конкретные действия, петлю можно выбросить в урну. Это не доказательство. Разве не так? — Стерн взболтал остатки скотча в бокале и опрокинул в рот, подержав мгновение, чтобы насладиться. — Я изложил вам основные детали. По просьбе моего клиента. Надеюсь, Джордж, что при их оценке вы, как всегда, проявите благоразумие и осторожность. — Он взял меня за руку и нагнулся, чтобы встретиться взглядами. — У этих людей настоящая дружба. Мортон уже кое-что рассказал Робби и плакал непрерывно.
— Как отреагировал на это Робби?
Я бы предпочел не касаться столь тонкой субстанции, как мой клиент, но, честно говоря, тогда мной руководило чистое любопытство. Ведь адвокату всегда чрезвычайно интересно, как ведет себя человек в экстремальных ситуациях. Например, когда ему объявляют смертный приговор, или присяжные принимают решение его, виновного, освободить из-под стражи, или когда он узнает, что его предал самый близкий друг. Как с помощью обычных средств коммуникации, какими мы пользуемся в повседневной жизни, передать восприятие такого фундаментального изменения всего и вся? Стерну не было нужды объяснять, почему я хочу это знать, потому что он тоже задал Мортону данный вопрос.
— Фивор сказал: «А как еще ты мог поступить? У тебя же дети. Джоан. В таком положении нет иного выхода». — Стерн снова глянул на меня своими живыми глазами. — Интересный человек. Правда?
— А разве он мог поступить иначе? — спросил Робби. Узнав, что Фивор покинул офис без сопровождения, Ивон пришла в ужас, но он оказался в первом же месте, где она начала искать. Дома. У входа стояли двое копов, отгоняя телевизионных репортеров. Они рассказали, что телевизионщики долго шастали по кварталу, пытаясь снять что-нибудь через окна. А когда на подъездной дорожке появился «мерседес» Робби, устроили жуткий переполох. Один кретин даже попытался запрыгнуть на капот, но свалился. Этот момент показался полицейским особенно смешным.
Ивон вошла в дом с намерением дать Робби взбучку, но он сразу рассказал о Мортоне. Плача, описывал, как плакал Мортон, когда признался, что предал его, чтобы спасти шкуру. Он вовсе не собирался оправдывать себя, но все же хотел, чтобы Робби его простил. И Робби простил. У Мортона жена и дети. Каждый способен сделать что-то такое, чего другой не может, и они всегда это знали. Например, арест. Одна мысль об аресте и тюрьме была для Мортона совершенно непереносимой.