Ларри с Мольто поспешили к своим машинам, чтобы укрыться от жары. Мюриэл подошла к «конкорду» Старчека, пока он не уехал. Когда Ларри опустил стекло, она ощутила дуновение кондиционированной прохлады изнутри.
— Мы так и не кончили тот разговор, — сказала она.
— Да, не кончили. — Он уже надел темные очки, и Мюриэл не видела его глаз. Может, это было и к лучшему. — А что?
— Мне нужно кое-что тебе сказать.
Старчек пожал плечами.
— Завтра вечером я буду в том доме, нужно составить список дел для моей бригады, — сказал он. — Можешь заглянуть, выпьем пивка.
— Там так там, — сказала она.
Ларри отъехал, не оглянувшись на нее.
Мюриэл распахнула дверцу своей машины и стояла снаружи, давая выйти горячему воздуху. Эйрз нетвердым шагом вышел из стеклянной двери и направился к своему «кадиллаку». Он торопился.
— На свидание? — спросила Мюриэл.
Бодрый, оживленный Джексон, повеселев еще больше, ответил:
— Совершенно верно. Иду с замечательной женщиной на симфонический концерт в парке.
Он овдовел около трех лет назад.
Мюриэл спросила, что делает Коллинз. Когда они уходили, он был в объятиях жены.
— Молится, как и следует. Камень с души у него свалится, но для этого потребуется время. Сейчас он говорил истинную правду, как перед Богом. Надеюсь, ты достаточно умна, чтобы это понять.
— Джексон, если за это дело возьмется Бог, я умою руки. Но в противном случае буду разбираться в нем сама.
— Не прикидывайся, Мюриэл. Молодой человек не сказал ни слова лжи. И ты это знаешь.
Джексон просунулся в машину, чтобы вставить ключ зажигания и опустить стекла. Коснувшись руля, он проклял жару и облизнул большой палец, но это не помешало ему поманить Мюриэл, когда она поворачивалась к своей машине.
— Мюриэл, тебе следует знать вот что. Я представляю интересы этого молодого человека с тех пор, как он был еще несовершеннолетним. Таким же бандитом, как и все его окружение. Однако Эрно, мир праху его, постоянно твердил: «Он хороший, хороший, он исправится». Невозможно предвидеть, Мюриэл, кто из них возьмется за ум. Вы все тогда даже не пытались дать им такую возможность. Старались посадить как можно больше людей на как можно большой срок. Даже казнили их, если удавалось.
— Джексон, ты сказал «бандит», я не ослышалась?
— Пусть даже бандит, никогда нельзя ставить крест на человеке, — ответил Джексон. — Знаешь, почему? Потому что это нецелесообразно. Если ставить на людях крест, в нашей работе нет никакого смысла.
Эйрз, если бы сделать его завтра прокурором, пересажал бы половину своих клиентов быстрее, чем орудовал мухобойкой. Но он никогда не ставил себя на место своих оппонентов-обвинителей.
— Приятного вечера, Джексон.
— Постараюсь, чтобы он был приятным.
Джексон позволил себе игривый смешок, потом скованно сел на краешек переднего сиденья и руками втащил ноги под руль. Видимо, у него побаливала спина, но он не был слишком стар для любви. Для любви нет слишком старых.
Из-за недавнего отъезда Ларри Мюриэл вновь охватила горечь. Несколько дней назад она задавалась вопросом, не отказаться ли от всего ради любви. И ее внезапно уязвила прихотливая ирония того, как окончилось это дело. Получалось, что победитель получает все. Джексон с Артуром обрадуют своих клиентов и в придачу будут заниматься любовью. Она остается ни с чем.
— Слышал последнюю новость об этом деле? — спросила она, пока Джексон не поднял стекло дверцы.
— Это какую?
— Артур Рейвен и Джиллиан Салливан. В храме любви.
— Нет, — ответил Джексон. Снова издал игривый смешок. — И давно это у них?
Мюриэл пожала плечами.
— Вот поразительно, а? — сказал Джексон. — Артур Рейвен и судья-наркоманка.
— Кто-кто?
— Это я придумал ей такое прозвище. Судья-наркоманка. Несколько моих клиентов клялись, что видели, как она покупала наркотик на улице, когда еще была судьей.
— Крэк?
— Героин. Так они говорили.
— Джексон, ты уверен?
— Те люди были уличной швалью, Мюриэл, но их было много. Может, они были бы рады сказать тебе то же самое, будь у тебя в этом нужда. Они негодовали, когда им приходилось представать перед ней, вот что я тебе скажу. Даже бандит, Мюриэл, понимает, что справедливо.
Мюриэл не могла понять, удивило ее это больше или развеселило. Обдумав все, она рассмеялась.
— Наркоманка.
— В прошлом. Теперь уже нет. Теперь она в храме любви. — Джексон включил скорость, но улыбнулся Мюриэл с большим удовлетворением. — Видишь, все как я и говорил.
— То есть?
— Нельзя ставить крест на человеке.
Первым делом они занялись любовью. На автостоянке Эйрза Мюриэл сказала «разговор», но Ларри понимал, что предстоит. Едва она вошла, они обнялись, и он не мог бы сказать, кто сделал первый шаг. Воздерживаться не имело смысла. Ничто не могло стать лучше или хуже.
Но оба были готовы к этому, потому более раскованны. И дошли до центра, до той непреходящей, кардинальной точки, где наслаждение становится единственной целью жизни. Под конец Мюриэл приоткрыла глаза и одарила его улыбкой полнейшего райского блаженства.
Потом они молча полежали на том же так и не вычищенном ковре.
— Прелесть, — сказала наконец Мюриэл. — Пушечный удар. Атомный взрыв.
Ларри повторил ее слова, потом пошел в кухню за пивом для обоих. Возвратясь, уселся на лестницу, которой пользовался один из маляров.
— Итак, — сказал он, — насколько я понимаю, это au revoir[24] .
— Думаешь, я приехала это сказать?
— Разве нет?
— Не совсем.
— Хорошо, говори.
Нагая Мюриэл села, держа руки за спиной. Ларри подумал, куда делись ее груди. Они и раньше не были большими, но теперь выглядели просто бобами на тарелке. Но об этом лучше было помалкивать, потому что живот у него стал походить на барабан. Жизнь, если взглянуть ей в лицо, была жестокой.
— Ларри, я много думала. И хочу, чтобы одно следовало за другим.
— То есть?
— Я баллотируюсь в прокуратуру?
— Баллотируешься. Что дальше в перечне?
Мюриэл взглянула на него.
— Думаешь, все было бы так кристально ясно, будь это твоей жизнью?
— Это моя жизнь.
— Ларри, как ты можешь заниматься со мной любовью и через десять минут так ненавидеть меня?