— Знаете вы что-нибудь о том, как Ромео Гэндолф оказался обвиненным в тех убийствах?
— Да, знаю.
— Будьте добры, расскажите суду своими словами, что произошло.
— Что произошло? — переспросил Эрно. И некоторое время глубоко вдыхал кислород. — Ну что ж, как говорит священник в Редьярде, «нельзя сказать, что у меня нет совести». У меня есть племянник, его зовут Коллинз. Коллинз Фаруэлл. Я старался помогать ему. Всегда. Всю жизнь беспокоился о нем. Поверьте, он давал много поводов для этого.
В общем, через несколько месяцев после того, как я убил этих людей, Коллинз загремел в тюрягу. Наркотики. Третий арест. Пожизненное заключение. И меня это очень тяготило. Я, убийца, разгуливаю на воле, а Коллинз, который только продавал людям то, что им нужно, должен провести за решеткой всю жизнь. Я места себе не находил из-за этого.
И потом до меня как-то дошло, что не буду знать покоя из-за этого убийства, если за него не загребут кого-то другого. Теперь понимаю, что это глупо. И всегда будет меня тяготить. Но тогда думал, хорошо бы навесить убийство на кого-то, мне тогда будет легче, и Коллинзу тоже. Ему было необходимо сообщить что-то обвинителям, чтобы спастись от пожизненного.
Артур задал очевидный вопрос: почему Ромми?
— Ну что ж, мистер Рейвен, по правде — так как знал, что смогу подставить его. Понимаете, в сущности, все сводилось к камее, к медальону, который нашли у него. Медальон принадлежал Луизе. А я знал, что он у Шланга.
— Шланг — это Ромми?
— Его так прозвали.
— Можете объяснить, как вы узнали, что камея у него?
— Могу, но это долгая история. Недели за две до того, как Луиза погибла, — Эрно распрямился и поправился, — до того, как убил ее, я постоянно следил за ней. Шпионил, если на то пошло. Но как-то я приехал рано утром, а она собиралась уезжать после ночной смены. Взъелась на меня за то, что допускаю воришек шастать по аэропорту. Короче говоря, этот медальон запутался у нее в телефонном шнуре, она сняла его и положила на стол. Потом отлучилась на минутку. Когда возвращается, Шланг отходит потихоньку, как тень, а камея исчезла. Она рассказывает мне об этом и плачет, потому что медальон уже двести лет переходил в их семье по наследству.
Ну, что тут будешь делать? Начинаю охотиться за Шлангом. Целый день потратил, но отыскал его в какой-то норе в Норт-Энде. Он, ясное дело, давай отпираться, но я говорю: «Слушай, придурок, эта штука стоит намного больше для той женщины, чем для кого бы то ни было. Верни ее, не прогадаешь, и никаких вопросов задавать не будем».
Само собой, после убийства я об этом не думал, потом прочел в газете, что медальон описывается как снятый с нее после убийства. И понял: Луиза не стала говорить матери, что потеряла фамильную драгоценность. Знаете, копы часто заблуждаются, но это уже другой разговор.
Эрно бросил быстрый взгляд на Ларри, потом стал поправлять кислородные трубки. Он уже слегка устал.
— Словом, в конце сентября я случайно встречаю Шланга в аэропорту. Он вряд ли смог бы назвать мою фамилию, но помнил, что я обещал ему деньги. «Эта вещь все еще у меня», — говорит и достает эту камею из кармана. Прямо в аэровокзале. Я подумал, у меня сердце из груди выскочит от страха, об этой штуке объявляли по телевизору, и нужно держаться от нее подальше. Сказал ему, что раздобываю деньги, и ходу от него как от прокаженного.
Потом я подумал, что камея может стать весомой уликой. Что, пожалуй, есть смысл напустить на него полицию и представить дело так, будто убийца он. Эта мысль мне понравилась, и я начал, так сказать, проводить исследования. Разговаривал со знакомыми полицейскими, делая вид, что интересуюсь Шлангом, потому что он проблема в аэропорту. Когда узнал, что у Шланга с Гасом нелады, стал думать всерьез, как свалить на него убийство. Может, и не стал бы этого делать, но Коллинз тогда уже влип, а Ромми был под рукой.
Коллинз считал, что Ромми и есть настоящий убийца. Я представил дело так, будто собирал сведения о Ромми, и предоставил Коллинзу слегка все приукрасить и сделать донос, чтобы вылезти из той передряги. Сказал, что пришлю колов, а ему нужно будет всеми силами отвертеться от необходимости давать показания в суде. Я не знал, как поведет себя Коллинз на свидетельском месте. Потом я стал ждать подходящего случая выложить это кому-то из полицейских, и тут как раз в аэропорту вскоре появился Ларри Старчек.
Эрно указал на Ларри, и тот, услышав, как был обманут, кажется, наконец задумался.
— Остальное история, — сказал Эрно.
Пока Артур просматривал свои бумаги, в зале стояла тишина. Он хотел перейти к письмам, которые Эрно написал Ларри и Джиллиан, но тот поднял руку, почему-то — из-за болезни или от напряжения — слегка дрожавшую.
— Судья, можно мне сказать кое-что? — В тихом зале раздался его хриплый кашель. — Может, это особого значения и не имеет, но хочу, чтобы вы знали, потому что постоянно об этом думаю. Мой племянник? Он вышел через пять лет. Благодаря тому, что настучал на Шланга. Но он повзрослел. Стал набожным, чего я не очень одобряю. У него жена, двое детей, небольшой бизнес. Я предоставил ему возможность — правда, не первую, — и он ею воспользовался. В конце концов. Так что, кроме преступления, я совершил еще вот такое дело. И постоянно думаю о нем. Много думаю.
Харлоу воспринял это, как и все остальное, безучастно, с мрачной задумчивостью. Артур знал, что пройдут часы, прежде чем судья начнет разбираться во всех подробностях. Но сейчас у него возник вопрос. Первым делом Харлоу обратился к Мюриэл, не будет ли она возражать, если суд попросит у свидетеля разъяснения. Она ответила, что у нее тоже есть несколько вопросов, но с удовольствием предоставит судье первую очередь. Судья считал эту рисовку формой искусства. Одарив Мюриэл легкой улыбкой, он повернулся к Эрно.
— Мистер Рейвен, пока вы здесь, я хочу удостовериться, что правильно понял показания мистера Эрдаи. Стало быть, сэр, вы надеялись сфабриковать обвинение против мистера Гэндолфа?
— Вот именно, надеялся, — ответил Эрно. — Это была авантюра, судья. Я старался сделать для парня все, что в моих силах, но гарантировать не мог ничего. И знал, что Коллинз не получит большой скидки, если Ромми не признают виновным.
— Вот-вот, именно это меня и удивляет. Вы рассчитывали, что добьетесь своего, подсказав племяннику навести полицейских на камею в кармане мистера Гэндолфа. Верно? Но ведь это неубедительная улика. Что, если б у Гэндолфа оказалось алиби? Или он объяснил бы, как медальон попал ему в руки?
— Думаю, такое случиться могло. Конечно, одной камеи было в недостаточно. Но вы забыли, что у Ромми были нелады с Гасом. И я догадывался, что произойдет.
— Что ж, по-вашему, должно было произойти?
— Что? Я догадывался, что рано или поздно услышу о признании Ромми.
— В преступлении, которого не совершал?
— Поймите, судья. — Эрно умолк снова, его грудь и плечи ходили ходуном. Он слегка улыбался. — Поймите, судья, я разбирался в этих делах. Тут убийство и бродяга с драгоценностью одной жертвы в кармане и с мотивом для убийства другой. Поймите, судья, — Эрно поднял к судейскому месту усталое, желтовато-бледное лицо, — это не Шангри-Ла[10] .