Иван положил пальцы на выпуклый листик, отличающийся от всех других в орнаменте. Резко сделал два коротких нажатия, а после паузы нажал еще один раз. Одновременно тихо проговорил:

– Тире, точка… Буква Н, Настасьевка…

Отступил и, когда часть стены неслышно ушла сначала вглубь, а потом в сторону, вдруг встревоженно спросил:

– Саша, а свечи, свечи ты взял?

– Да, вот они. – Саша из внутреннего кармана зипуна достал связку свечей и коробок спичек. Не удержался, воскликнул: – Здорово! Как в какой-нибудь сказке о пещере Сим-Сим!

Иван оглянулся, поторопил:

– Пойдем скорее! Зажигай свечу, сейчас станет совсем темно.

За открывшимся узким проемом были видны ступеньки, уходившие вниз. Только парни сошли несколько шагов, как отошедшая плита почти бесшумно поползла, уводя с собою свет, и с тихим щелчком стала на место. Но свеча уже горела у Саши в руке, а Иван зажигал вторую.

– У нас здесь под церковью и колокольней есть большой подвал, о нем все знают. Никому в голову не придет, что существует еще один, маленький и потайной.

Они спускались по удобным каменным ступеням и как-то вдруг очутились в небольшой комнате с низким сводом, кирпичными стенами и гладким бетонным полом. Комната была пуста. У Саши мелькнула мысль: «Наверное, есть еще одно помещение, дальше». Он повернулся к Ивану, чтобы спросить… Тот стоял окаменевший, только рука со свечой дрожала, отчего по стенам метались тени. Выдохнул почти шепотом:

– Этого не может быть!

Резко, с ожесточением мотнул головой, крикнул:

– Нет!

И быстро пошел вдоль стен, по периметру подвала, высоко подняв свечу.

Саша понял. Стало тяжело на сердце, больно за обманутого друга. Да, кто-то обманом проник в его тайну, сумел войти сюда, вынести иконы. Древнюю, ценнейшую фамильную коллекцию…

– Ничего… Как это может быть, я не понимаю?

– Поди сюда, Иван, успокойся. Сядем.

Саша размотал обвязанный вокруг пояса холщовый мешок – в нем молодые люди собирались носить иконы. Постелил на широкий каменный карниз у одной из стен, сел сам и посадил Христоненко. Сказал с напором:

– Подумай, Иван. Кто знал об этом схроне?

Конечно, Иван перед поездкой все подробно рассказал ему: о тайнике знали только члены семьи, теперь их осталось двое, причем мать далеко, за границей. Друг, помогавший прятать ценности, погиб… Но все же, все же кто-то побывал здесь! Случайно обнаружил?

– Нет, – ответил на это Иван. – Ты же сам видел: как можно случайно обнаружить ключ, случайно нажать нужную комбинацию? Исключено.

– Значит, знал. Кто?

– Не представляю… Господи, Александр, что же делать? Как узнать? Кто поможет?

– Ну, – пожал плечами Саша, – если кто-то и сможет разгадать сию тайну, то только небезызвестный тебе Викентий Павлович…

– Да! – Иван так резко повернулся к другу, что чуть не сбил свечи, поставленные на пол, у них в ногах. – Конечно же, твой отец! Господин Петрусенко, самый лучший сыщик в Российской империи!

– Это, конечно, преувеличение, – улыбнулся Саша, – но приятное.

Хотел добавить еще о том, что империи уже нет, но промолчал: Ивану и без того горько.

Растерянность и апатия, охватившие Христоненко, уже сменились лихорадочным возбуждением.

– Пойдем скорее, вернемся в город! К Викентию Павловичу!

– Хорошо.

Саша поднял свечу, шагнул в сторону ступенек.

– Нет, – остановил его Иван. – Там мы не выйдем, там только вход, и с этой стороны открыть невозможно. Так специально сделано. Видишь, даже если бы каким-то чудом случайный человек сумел сюда войти, то не вышел бы. Выход тоже скрыт, надо знать.

– Но он все-таки вышел и все вынес, – жестко добавил Саша. – А ты говоришь, никто не знал.

– Наваждение… Наваждение… – прошептал Иван, последний раз высоко поднимая свечу и оглядывая пустую комнату. – Что ж, пойдем, Саша, покажу.

Он подошел к нише в стене. Саша видел ее, когда вместе с Иваном, подняв свечи, обходил комнату в надежде: «а вдруг…» Невысокая – в рост человека, и неглубокая – в один шаг, она служила как бы альковом. Во всяком случае, Саша так сразу подумал, ведь единственное, что в ней было, – это высеченный в овальном медальоне каменный крест. Иван подошел прямо к нише, остановился, трижды перекрестился. Губы его шептали молитву. Потом он сделал шаг внутрь, положил обе руки на выступающий овал и рывком толкнул вперед. Медальон вместе с крестом поддался, словно вошел в стену. И стена, которая казалась каменной и цельной, тоже ушла вглубь. Открылся узкий коридор, насколько длинный, Саша еще не понял – света свечи не хватало.

– Проходи.

Иван посторонился, пропуская товарища, сам же медлил, все смотрел в пустую комнату. Потом, обернувшись, сказал тихо:

– Все, закрываю.

Он толкнул дверь-стену, и она стала на место с таким же тихим щелчком, как и входная. Перед ними была цельная кирпичная стена без единого выступа. Саша понял: с этой стороны ее не открыть, здесь входа нет. «Да, – подумал он, – умно. С одной стороны можно только войти, с другой – только выйти. И все же кто-то эту тайну разгадал… Нет, скорее выведал».

Коридор оказался длинным и вывел их на поросший соснами склон, в том месте, где дубовая роща имения переходила в бор. Телега Кухаря ждала их немного дальше. Увидев ребят с пустыми руками, Петр Савельевич сразу все понял. Усаживая расстроенного Ивана рядом с собой, печально утешил его:

– Что говорить, Иван Павлович, беда… Но беда сейчас кругом. Вот имение у вас забрали, а ведь какими трудами ваших предков оно строилось! Да… Царь-батюшка от престола отрекся, что же это… Державу на клочки растащили. Что ж теперь? А жить-то надо…

Он отвез Ивана и Александра в уездный центр Богодухов, на железнодорожную станцию. Они ехали в Харьков в полупустом вагоне, Саша сидел у окна – он любил смотреть на проплывающие мимо пейзажи – сердцу становилось легко, думалось только о хорошем. Иван лежал напротив, на полке, заложив руки за голову, молчал. Но в какой-то момент вдруг сказал, словно бы споря с кем-то:

– Рабочие наших заводов так не жили! И дед, и отец заботились о них. Обеды в столовых бесплатные, школы для детей бесплатные, подарки к праздникам, гуляния устраивали, цирк нанимали, артистов… Все знали – у Христоненков заводские хорошо живут…

Саша понял: это Иван отвечал тому революционному командиру, из Настасьевки. Задели его жесткие слова. И его тоже они задели. Они, Петрусенко, не были богачами, но жили обеспеченно, не задумываясь о завтрашнем дне. Разве не правы те, кто всю жизнь в трудах и в бедности, – не правы в том, что захотели лучшей, человеческой судьбы? И неужели этого можно достичь только через бунт?

8

– Ох, Катюша, жаль мне моих друзей, которых я пригласил к нам сегодня! Ты же их всех с ума сведешь и заставишь страдать!