– Заглянем в эту веселую камеру. – Петрусенко кивнул прапорщику. – Открывайте!

– Охрана, двое ко мне! – скомандовал Павлов. – Ружья держите наизготове, когда мы зайдем, станете у двери.

«Тоже из новых, – подумал Петрусенко об охране. – Старую гвардию инструктировать не нужно было бы…»

В камере вовсю шла игра в карты, на вошедших почти не обратили внимания. Лишь один из игроков соизволил отвлечься.

– Начальство пожаловало! – Он тоненько хохотнул. – Господин прапорщик, присоединяйтесь к нам! А что, вот доберется новая власть до вас, мы вас встретим как родного!

– Ты, Жучок, как всегда, блещешь остроумием.

Петрусенко шагнул на свет из-за спины прапорщика. Его узнали, и не только тот, кого он назвал Жучком. Он увидел нескольких своих давних «знакомых»: от мелкого мошенника Баринова до отъявленного бандита Скрыпина по кличке Рыпа. В камере наступила тишина, и заключенные без всякой на то команды начали подниматься на ноги.

– Это называется «Не ждали», – усмехнулся Викентий Павлович. – Как и при старой, так и при новой власти сидеть будете вы, а мы вас – ловить и охранять… А что, – он удивленно обернулся к Павлову, – это все обитатели этой камеры? Многовато! Неужели тюрьма так переполнена?

Прапорщик, побелевший от бессильной ярости, мотнул головой.

– Нет, конечно! Половина из других камер. Делают что хотят!

– В гости ходить – дело хорошее! – Петрусенко медленно пошел по проходу между нарами и, отодвинув в сторону двух заключенных, вытащил из-за их спин третьего, усиленно пытавшегося отвернуть лицо. – Особенно если есть среди друзей такой умелец, как Веня Ключник!

– Напрасно вы, господин Петрусенко, я ни при чем!

– Это мы скоро узнаем… Охрана, развести чужаков по одному по их камерам. Каждого обыскать, ключи от камер – а они обязательно кое у кого найдутся, – изъять! Господин Павлов, распорядитесь провести тотальный обыск по камерам, на площадке для прогулок, в отхожих местах, в коридорах между камер… Что, Веня, думаешь, не найдем твой инструмент? Да ты небось не слишком его и прятал-то?

В коридоре Петрусенко удрученно покачал головой.

– Такого безобразия я все-таки встретить не ожидал! Подозреваю, что новая охрана заключенным сочувствует, иначе как бы такие прогулки из камеры в камеру были возможны? Наверняка взятки берут, записки на волю передают… Вас, прапорщик, не виню, знаю – по вашему рапорту прокурор писал свою докладную записку. Сейчас эта братия немного присмиреет, потому что меня они хорошо знают. А я доложу новому начальству о том, что здесь творится, потребую принять меры.

Они остановились еще у одной камеры, охранник только что запустил туда двух заключенных, из «гостей».

– Ну вот, – весело сказал Петрусенко, заходя следом. – Место свое надо знать. Ключ от камеры нашелся?

– Да, вот у этого, – указал охранник.

Викентий Павлович осмотрел самодельный ключ, кивнул удовлетворенно.

– Веня – мастер хороший… Здесь что, есть больной?

Он прошел вглубь, к дальним нарам, откуда послышался долгий натужный кашель, словно человек задыхался. Тот, кого он там увидел, и в самом деле выглядел очень больным: бледное лицо с впавшими щеками, крупные капли пота на лбу, а на скулах – горячий неестественный румянец. «Совсем молоденький», – успел подумать Викентий Павлович, как заключенный, превозмогая надвигающийся приступ кашля, приподнялся на локте и проговорил:

– Господин Петрусенко, не узнаете меня? Викентий Павлович?

– Узнаю, Иван Павлович, – ответил Петрусенко после почти незаметной паузы. За эти несколько секунд он успел сначала мысленно удивиться тому, что видит единственного сына миллионера Христоненко в таком месте и таком виде, потом напомнить себе о нынешнем времени и обстоятельствах, вспомнить, что отец этого молодого человека умер от туберкулеза, и с жалостью подумать о том, что Иван, похоже, тоже серьезно болен… – Хотя, признаться, узнать вас непросто. Вижу, вы нездоровы? Я распоряжусь, вас переведут в больницу.

Молодой человек кивнул, обессиленно откинув голову на подушку, по его щеке катилась слеза. Петрусенко отвернулся, сдерживая волнение. Он не стал здесь, в камере, ни о чем расспрашивать Ивана Христоненко. Идя к выходу, сказал прапорщику жестко:

– Прямо сейчас, господин Павлов, переведите этого заключенного в больничный корпус. Подозреваю, что у него может быть туберкулез. А я в ближайшие дни пришлю хорошего специалиста для обследования. А сейчас пройдемте в контору, я хочу посмотреть дело Ивана Павловича Христоненко.

2

– Бог мой, Викентий! Неужели Ванечка Христоненко и в самом деле виновен?

Во взгляде Людмилы Илларионовны, вопреки ее невольному восклицанию, читалось обреченное понимание того, что да, все может быть. Следом за мужем она прошла в его кабинет, неся поднос с фарфоровым чайником и двумя чашками. Когда в доме не было детей, они любили пить чай именно здесь. Петрусенко всегда охотно рассказывал жене о своих делах, иногда опуская самые жестокие подробности. Людмила прекрасно слушала, быстро проникала в суть сложных интриг, и часто ее замечания наталкивали Викентия на разгадку. Сейчас, уступив жене кресло у стола, он подвинул поближе стул, взял из ее рук чашку. Сделал первый глоток и печально покачал головой:

– Увы, молодой Христоненко, как ты выразилась, и в самом деле виновен. Он воспротивился приказу новых властей, а подобное при любом правительстве наказывается. Другое дело, что при прежнем порядке его на такие действия просто не вынудили б… Я сейчас расскажу тебе. В Настасьевке по приказу кого-то из представителей Временного правительства в нашей губернии решили разместить воинскую часть. Иван Павлович кинулся доказывать, что этого делать нельзя, но его слушать не стали и к высшим чинам не пропустили. Тогда он кликнул нескольких своих друзей, на подступах к имению они перекрыли дорогу, Иван стрелял в офицера. К счастью, только ранил несильно.

– Еще бы! – Людмила Илларионовна печально улыбнулась. – Отец учил его музыке, живописи, верховой езде, риторике, но никак не убийству. Он, наверное, и оружие впервые держал в руках! Но, Викеша, он ведь был прав! Ты согласен? Это же Настасьевка, жемчужина всей Украины! Ее превратить в казарму, это надо только додуматься!

Викентий Павлович обнял жену за плечи:

– Верно, Люсенька, прекрасное место Настасьевка!

Они вдвоем несколько раз гостили у Павла Ивановича Христоненко, сахарозаводчика, миллионера, мецената. Это родовое имение, так же как и родовое состояние, заложил старший Христоненко – Иван Григорьевич. Километрах в восьмидесяти от Харькова он выбрал живописное место: песчаные берега реки Мерчик, вековые дубравы, рядом – старинное село, из первых здешних поселений. Первый хозяин успел почти построить дом, разбить оранжереи, парк, манеж, но вскоре умер. А достроил Настасьевку его единственный сын Павел.