– Я вечером уезжаю, – сказал Артем, – в Донецке много неотложных дел. Но и вам помощь окажем – углем, продовольствием. Трудно, но месяца через два-три, увидите, станет легче. Будем восстанавливать, а потом и поднимать хозяйство. Народное хозяйство.
– Значит, я вам нужен?
Артем кивнул, улыбнувшись.
– Бандиты в городе хозяйничают, сами видите. Наших патрулей они не очень боятся, те ведь не знают, как с ними воевать. А вы знаете, товарищ Петрусенко.
«На этот раз он не стал спрашивать, как ко мне обращаться, – подумал Викентий Павлович. – И он прав. Теперь и, похоже, навсегда я буду «товарищем». Хорошее, в общем-то, слово…»
– Очень скоро у нас появится регулярная служба милиции. Скажу вам, что уже готовится постановление Народного комиссариата внутренних дел об учреждении Главного управления советской рабоче-крестьянской милиции. Скоро оно будет принято, начнем формировать структуру аппарата: губернское управление, отделение уголовного розыска, отделение промышленной милиции, наверное, что-то еще… Не совсем так, как было раньше?
Артем улыбнулся, и Петрусенко невольно подумал: «Обаятельная улыбка. Он ведь еще молод, на десять лет моложе меня. Очень умный человек. Кажется, состоит в центральном комитете их партии, а значит – в руководстве страны. Это хорошо, если там все такие люди…»
– Не совсем, – согласился. – Но и время другое, и условия жизни, так сказать, иные.
– А бандиты все те же, – подхватил Артем. – И не ждут, когда мы примем постановления. Возьмитесь за дело прямо сейчас, Викентий Павлович!
– Я согласен, – ответил сразу Петрусенко. – Хочу начать с восстановления картотеки. Поверьте, систематизированные знания очень важны. Картотека у нас была отменная, да только пострадала сильно… от социальных потрясений. Я уже начал над ней работать при Гражданской страже…
Он замолчал, глядя на собеседника. Тот кивнул:
– Вам решать, чем заняться в первую очередь. А то, что при белых вы делали свою работу – защищали людей от бандитов, я, конечно, знаю.
– А о том, что мой племянник, а, по сути, старший сын, ушел с добровольцами, тоже знаете? Я не хочу никаких недоговоренностей.
– Нет, – ответил Артем после паузы. – Об этом я не знал. Теперь знаю.
– Это что-то меняет?
Петрусенко поднялся – они сидели с Артемом рядом на диване. Тот тоже встал, покачал головой:
– Ничего не меняет. Разве ваша семья одна такая? Вся страна расколота: кто-то с белыми, кто-то с красными, кто-то в банде Махно, а здесь, на Украине, еще и своего всякого хватает. Нужно время, чтобы люди убедились: пришла настоящая власть. Вот увидите – не сразу, но к нам потянутся многие из тех, кто считает сегодня себя нашими врагами. И мы не оттолкнем их. Да уже и сейчас с нами и ученые, и писатели, и военные царские… А ваш племянник, он чем занимался? Учился?
– Нет, – Викентию Павловичу вдруг захотелось рассказать о Мите, о том, какой он славный, умный. – Он уже дипломированный юрист. Работал, между прочим, со мной еще при… царской власти. Помог раскрыть несколько сложных преступлений, есть у него к этому талант. И в семнадцатом, в «народной милиции», тоже был со мной…
– Хорошо бы он вернулся, – сказал Артем, покачав головой. – Стал сознательно работать, никто б ему прошлое не вспомнил, не он один такой. А что его ждет там? Наша армия теснит остатки белогвардейцев в Крым, а дальше что?
О том, что будет с Митей дальше, болела душа у каждого в их семье. Вечерами, уложив дочь спать, Людмила Илларионовна приходила к нему в кабинет поговорить. Улыбалась грустно:
– Я еще из комнаты не вышла, а Катюша уже шепчет молитву, о Мите просит Господа.
Если Саша уже к этому времени был дома, он присоединялся к отцу и матери. Они говорили обо всем, но главное – о Мите: о том, где сейчас добровольцы – а они и в самом деле отходили к Крыму, – о единственном письме, которое они получили, о том, что Митя уже не при штабе, а в действующих войсках…
Москалевскую банду взяли ловко, без стрельбы. Петрусенко сам руководил захватом: очень уж захотелось живого дела, да и подучить ребят не мешало. Припасли заранее кота – их нынче много бродило по улицам и свалкам, вот одного и отловили.
– Растерзают собаки! – сказал с сожалением один молодой милиционер.
– Вот этого? – Викентий Павлович протянул руку к худому, серо-клочкастому существу, и у кота тут же сузились в щелку желтые зрачки, выгнулась спина и вырвалось шипение, переходящее в протяжный вой. – Ну уж нет, этого бойца собакам не взять. Подкормите его и готовьтесь. Телега на месте?
– Да, – ответил Андрей. – Стоит у крыльца.
– Лошадь тоже покормите.
Ближе к полуночи к мыловарне Ларкина подкатила телега, один из двоих седоков вошел во двор. Это был Петрусенко, он еще днем послал хозяину заведения человека с запиской, просил выделить для милиции два ящика мыла, предупреждал, что сотрудники приедут за покупкой поздно. Теперь сам хозяин встретил Петрусенко, уважительно раскланялся, показал приготовленные ящики, взял, не пересчитывая, деньги, сказал подобострастно:
– Всегда готов помочь… в экстренных случаях.
Догадался, конечно, что неспроста обратились к нему, да еще так поздно. Ящики с громкими возгласами и смехом погрузили на телегу, покатили по Моечной улице. Собаки – а они были в каждом дворе – пару раз тявкнули и замолкли, были привычны к такому шуму. Когда проезжали, не торопясь, двор Кожаря, Андрей быстро соскочил и перебросил через забор кота. Тот мяукнул, раздалось рычание, и псина рванул за ним в дальний конец, к сараям. В тот же миг четверо милиционеров перепрыгнули забор – Андрей и те трое, что прятались в телеге за мешковинами.
Бандитов оказалось трое. Их, со связанными руками, в кое-как наброшенной одежде, вывели к телеге, где ожидал Викентий Павлович. Парнишка, который беспокоился о коте, нашел-таки того, снял с дерева. Принес за пазухой, сказал, оправдываясь:
– Он ведь помогал нам, что ж бросать-то.
– Зачислим его в отряд, – кивнул Викентий Павлович. – Если не сбежит.
Он сразу оглядел бандитов, кивнул удовлетворенно: Кожарь и Попов – давние знакомые, и убийства за ними, и ограбления… Третий, щуплый, средних лет, со злыми, сильно косящими глазами, был ему незнаком.
Михайло Кожарь, увидев Викентия Павловича на облучке, махнул рукой:
– Эх, господин Петрусенко, была у меня мечта, что большевички вас в расход пустили. Думал – разгуляемся под большой хипеж… А вы, вона, снова нас ловите!
– Чем же это я тебя так обидел, Кожарь? – иронически поднял брови Петрусенко. – Не дал еще с десяток людей поубивать?
Тот сцепил зубы, промолчал, набычившись. Викентий Павлович кивнул:
– Как видишь, не такие дураки большевички, знают, как не дать таким, как ты, разгуляться. Я, вона, снова вас ловлю.