– А это что за молодец? Тоже артист? Больно на господина офицера смахивает!
Виктор Васильевич развел руками:
– Это наш ведущий герой-любовник! Видите, он уже в костюме.
Еще в Новороссийске он заставил Дмитрия снять офицерскую форму и надеть то, что оказалось среди реквизита, – фрак. Пока партизан недоверчиво оглядывал Дмитрия, три танцовщицы под скрипку стали отплясывать канкан… В общем, разошлись благополучно.
Темнело, но Крымская казалась уже близко, решили доехать. Повозка монотонно покачивалась, кучер управлял лошадьми, а больше никого не было – Митя и Алена остались здесь одни. Из идущей впереди головной повозки раздавались громкие голоса, смех: артисты собрались там на общий ужин. Их тоже звали, но они отказались, и соседи, двое артистов, сказали: «Ладно, мы потом вам принесем».
Митя и Алена полусидели на разложенных на полу диванных подушках, он обнимал девушку за плечи, она положила голову ему на грудь.
– Мы с Лодей два года жили во Франции, – тихонько рассказывала она ему. – А потом решили вернуться в Россию. Мне очень хотелось… Во Франции, в Италии было хорошо, но я ведь родилась и всю свою жизнь жила здесь. Все родное… А брат, наоборот, – родился и первые свои годы рос во Франции. Значит, его родина там. И хотя после он полюбил Россию, но такого родства с ней, как я, не ощущал. Он особенно не стремился сюда, но, конечно, поехал со мной. Он, Митя, в детстве пережил большое потрясение, ты ведь знаешь?
– Да, – Дмитрий легонько погладил ее плечо, – я знаю, как погибли ваши родители.
– Время, конечно, лечит, но его психика была сильно травмирована. Вот я и решила, что мы поселимся в Пятигорске. Слышала об этом чудесном городе, где бьют источники теплых нарзанов, где есть серная вода, целебные грязи и горный воздух. И все это лечит от многих болезней, в том числе и нервных. Решила: поживем несколько лет, Лодя окрепнет, возмужает, а там видно будет…
– А там началась война, – тихо сказал Митя.
– Да. Но сначала все было прекрасно. Я продала один из наших особняков в Москве и купила виллу в Пятигорске. Рядом было много других дач, особняков. Мы с Лодей полюбили Пятигорск, там столько красивых мест! Галереи с целебными водами на склонах гор Горячей, Михайловской, озера Больта и Тамбукан, вершины Бештау и Машука, парки, скверы, Провал с его серным озером… Мы все время гуляли, Лодя и правда окреп. Когда началась война, стали привозить на поправку раненых, но особенно жизнь не изменилась. Я тогда помогала в госпитале, была медицинской сестрой. Плохо стало, когда сменилась власть. Мы бы уехали, но теперь выехать за границу оказалось невозможно. Потом пришла Донская армия, появилась надежда, что вернется прежняя жизнь. А осенью прошлого года мы решили уехать в Крым – было уже ясно, город отдадут большевикам. Все наши соседи, кто, конечно, не уехал раньше, двинулись к Новороссийску. И мы тоже…
– А что там? Почему вы остались?
– Сначала подул норд-ост… Митя, ты видел норд-ост?
Митя сам не видел, но в Новороссийске слышал. Это случается чуть ли не ежегодно, начиная с ноября. Внезапно налетает шквалистый ветер, который еще с давних времен прозвали «бореем» – холодным северным ветром. Сейчас новороссийцы все чаще называют его норд-остом. Резко падает температура воздуха, буквально за час-два, ураган срывает крыши, опрокидывает экипажи, выворачивает фонарные столбы, разбивает суда в порту. Но самое страшное – оледенение. Все вокруг покрывается толстой коркой льда. Корабли зарастают льдом так сильно, что могут просто затонуть от тяжести. Продолжается все это долго, иногда больше месяца…
– Это сказочно красиво, Митя, – рассказывала Елена. – Сначала над горами повисают белые громадные облака, они медленно опускаются на город. Потом все леденеет: дома – ледяные дворцы, деревья – в ледяных кружевах, корабли – ледяные призраки. Глазам от сверкания льда больно. Но очень холодно и очень сильный ветер! Мы тогда еще жили в гостинице, поначалу у нас были деньги. Там неплохо топили, это нас спасало. Потом деньги кончились, я продала драгоценности, какие были, но их было немного. Я ведь равнодушна к украшениям… А потом я нашла работу – в трех семьях стала учить детей музыке и французскому. Никто не знал, что я княжна Берестова, я назвалась Еленой Лукашовой. Я ведь эту фамилию много лет носила. А из гостиницы мы переехали в тот дом, где мы с тобой встретились.
– Норд-ост закончился?
– Да, через три недели. А вот Лодя заболел. У него был такой сильный кашель, что я боялась за его легкие. Лечила, вылечила, а тут как раз в город хлынули потоки беженцев, вслед за военными. И – тиф! Все рвались на корабли, они тогда еще ходили. А мне стало страшно: как же такого ослабленного, исхудавшего, полуголодного брата я затолкаю в толпу, где непременно найдется сыпнотифозный? Да к нему болезнь тут же прицепится! В общем, остались. А вскоре корабли перестали вывозить гражданских, только военных. Куда-то уходить? Мы не знали куда… Как хорошо, что ты появился, Митя. И что мы возвращаемся… Как ты думаешь, что будет?
– Будем жить… – он помолчал, потом добавил медленно: – Это будет другая жизнь. И – без Саши…
В его глухом голосе прозвучала такая отчаянная печаль, что Елена сильнее прижалась к нему. По ее щекам беззвучно текли слезы. Она словно видела веселого, крутолобого, как бычок, одиннадцатилетнего мальчика, который играл с ней и Лодей в баскетбол, залезал на рыцарскую башню, ел фрукты на веранде. И, между прочим, очень ловко помогал своему отцу в некоем тайном расследовании…
– Знаешь, Митя, что сказал мне Саша девять лет назад, в нашем имении «Замок»?
– Обо мне?
– О тебе. Он звал нас приехать в гости, в Харьков. И сказал: «У меня есть брат Митенька, ему тоже семнадцать лет. Он красивый, умный, хороший. Он тебе понравится, и вы поженитесь».
– Саша у нас всегда легко находил потерянные вещи. И все угадывал. И предсказывал просто поразительно точно!
Голос у Мити был уже не глухим, а звенящим от светлых воспоминаний. Повозка подпрыгнула на ухабе, он притянул к себе Алену, и она крепко обвила руками его шею…
Иван Христоненко прожил совсем недолго. Не сумели помочь ему знаменитые врачи, лучшие австрийские и швейцарские туберкулезные клиники и санатории. Он умер от чахотки в одной из таких альпийских клиник в 1924 году.
* * *
Профессор Шатилов с 1919 года все свои знания и силы отдавал борьбе с эпидемией сыпного тифа. Весной 1921 года он занимался тифозными больными в харьковской тюрьме и там сам заразился сыпным тифом. Он умер, выполняя свой врачебный долг.
* * *
Генерал Владимир Зенонович Май-Маевский в конце 1919 года был отстранен от руководства Добровольческой армией, уволен в запас. На его место был назначен барон Врангель. В 1920 году Врангель вернул Май-Маевского в армию, в Крыму Май-Маевский руководил тыловыми частями Русской армии. 30 октября 1920 года, когда части Русской армии генерала Врангеля в Севастополе грузились на корабли, покидая Отечество, генералу Май-Маевскому был выделен автомобиль для перевозки вещей на корабль. По пути на пристань в этом автомобиле он умер от разрыва сердца. По другой версии – прямо в пути, приподнявшись с сиденья автомобиля, Владимир Зенонович выстрелил себе в висок. Тело его отвезли в одну из севастопольских больниц, дальнейшие следы теряются. Место захоронения генерала Май-Маевского неизвестно.