С понурым видом, шаркая ногами, Сет проходит в центр зала суда. Как он сказал? «Держаться от всех на безопасном расстоянии»? Это уже небезопасно. Сердце у меня бьется, как у зайца во время погони. Когда Сет обращается ко мне, я всматриваюсь в его глаза, прозрачные и печально-спокойные. С первых же слов мне становится ясно: он говорит правду.
В нескольких предложениях Сет обрисовывает дело. Ему удалось побывать в квартире Нила, куда его впустил дворник. В спальне все было перевернуто вверх дном. На кровати стояли две сумки из плотной ткани, а ящики и полки шкафов были пусты.
— Похоже на то, что он в спешке покинул город, — добавляет Сет.
Хоби вскинул руку в надежде предупредить его, но тщетно. Теперь мы все погружаемся в глубокое молчание.
— Значит, он сбежал?
Эти слова неожиданно для меня самой соскакивают с моего языка. Они повисают в воздухе, повергая в оцепенение немногочисленных зрителей, ряды которых сегодня поредели.
— Ладно, пусть будет — сбежал, — соглашается Хоби. — Очевидно, это была своего рода эмоциональная реакция на вчерашнее слушание. Во всяком случае, я бы оценил это так.
— Если я не ошибаюсь, вы только что давали иную оценку. Вы сказали, что скорее всего ваш клиент решил отметить почти выигранное дело, — говорю я.
Уличенный во лжи, Хоби плотно сжимает челюсти, однако нельзя сказать, чтобы он испытывал какой-то стыд или раскаяние. Теперь мы оба знаем, что к чему. Он считает разного рода трюки неотъемлемой частью своей деятельности, даже своим долгом.
Томми поднимает руку.
— Судья, я требую продолжения слушаний по делу, — говорит он.
— Да будет вам, — отвечает Хоби.
— Судья, мы должны делать свое дело, даже несмотря на отсутствие подсудимого.
У Мольто не было времени на размышления. Ситуация изменилась. Это все, что ему известно. И если учесть, куда шло дело, то хуже от этого ему никак не будет, а скорее наоборот.
— Я уверен, что он появится, — говорит Хоби. — Почему бы не дать ему денек, ваша честь?
Томми рвется в бой, развернув знамена. Терять ему абсолютно нечего. Защиту нужно вынудить к продолжению процесса.
— Ради Бога, ваша честь, — умоляет Хоби. — Он мой единственный свидетель. У меня осталось несколько пунктов, несколько вещественных доказательств и Нил. Я не могу продолжать без него.
— До двух часов. Я даю вам время до двух часов. Или вы находите вашего клиента, мистер Таттл, или мы продолжим в его отсутствие.
Между тем Сет незаметно ретировался в глубину зала и теперь с мрачной сосредоточенностью наблюдает за происходящим, стоя у задней стены. Он ждет моей реакции, моего приговора.
Во время перерыва на ленч я никуда не ухожу, сижу в судейской и подписываю ордера. Энни все еще убирает папки, оставшиеся после вчерашнего утреннего разбора дел. Мариэтта, сидящая за дверью, как всегда, смотрит свой портативный телевизор. Она уже успела сходить в кондитерскую за пиццей, которая теперь лежит на салфетке, аккуратно разостланной на телевизоре. Я по-прежнему возбуждена.
— Он что-то задумал, — говорю я Мариэтте из-за своего стола.
Она вынимает из уха один наушник.
— Кто?
— Нил Эдгар. Что у него на уме, Мариэтта?
Некоторое время она задумчиво покачивает головой.
— Знаете, судья, этот парень неправильный. Подсудимый. У него крыша едет. Это же сразу видно, без увеличительного стекла.
Мы все это знаем. Наблюдая за Нилом изо дня в день, невозможно отделаться от этого впечатления. Инфантилен. Без внутреннего стержня. Эксцентричен.
— Это очередной трюк. Как с Дубински. Как с заключением экспертизы, как с чеком. Хоби не может идти по прямой. Если Нил сбежал, кто, по-твоему, посоветовал ему сделать это?
Я посматриваю на Энни, которая, как всегда, внимательно вслушивается в нашу беседу, стараясь извлечь что-нибудь полезное и для себя как для будущего правоведа. Одновременно она продолжает складывать папки в стальную тележку из офиса главного клерка.
— Возможно. Вот только одно мне непонятно, судья, — говорит Мариэтта, — какая ему от этого выгода? Ведь Мольто в доску расшибется, но добьется своего. Он не может не понимать этого.
Так вот в чем дело! Хоби знал, что Томми потребует продолжения процесса.
— Разве вы не поняли, Мариэтта? Это предлог, чтобы избавить Нила от перекрестного допроса. Вы слышали, как он разводил демагогию насчет того, что Нил — его единственный свидетель?
— Он пытается поставить вам палки в колеса, судья. Вряд ли этот молодой человек теперь здесь появится. О-хо-хо, — добавляет Мариэтта, представляя себе Нила на перекрестном допросе.
Однако, возможно, здесь скрывается рациональное зерно. Нил не обязан давать показания, и закон запрещает мне использовать каким-либо образом против него его отказ давать показания. Однако Мольто уже бросил вызов: он укажет на все пункты защиты, которые не подкреплены доказательствами. А эта уловка дает Хоби возможность нейтрализовать такую опасность. Но что бы он там ни задумал, черта с два я теперь позволю ему вытаскивать на свет божий всякое старье, пропахшее нафталином.
После ленча слушания возобновляются, но теперь атмосфера напряженная. Утром, когда выяснилось, что подсудимый по каким-то причинам не явился, многие репортеры даже не стали заходить из коридора в зал суда. Теперь же, после того как распространились слухи, что назревает какой-то скандал, ложа для присяжных забита до отказа. Здесь я вижу все знакомые лица, кроме Сета, который, наверное, стоит на улице, изображая толпу из одного человека. Художники уже сидят наготове с открытыми блокнотами и карандашами в руках. Хоби пребывает в одиночестве за столом защиты, на котором стоят большие коробки из белого картона.
— Мистер Таттл?
— Ваша честь, я вынужден ходатайствовать о продлении отсрочки.
— Вы не нашли его?
— Пока еще нет, ваша честь.
Он крутит своей крупной головой, бросая взгляды по углам зала, словно Нил мог притаиться где-то там. На меня он предпочитает не смотреть.
— А вы, мистер Мольто, все еще желаете продолжать?
Томми занимает место на подиуме, за трибуной.
— Обвинение выступает с предложением вновь открыть прения по существу дела, — говорит он. — Я считаю, что уклонение мистера Эдгара от явки в суд следует истолковать как побег, как осознание им своей вины.
Очевидно, они с Руди состряпали этот тезис во время перерыва на ленч и поступили очень умно. Закон предполагает, что невиновный останется, чтобы защищать себя. На побег решается лишь преступник. Лично я не могу разглядеть здесь логики. Кто, будучи облыжно обвиненным, сохранит в себе достаточно веры в систему, чтобы не побояться выйти на процесс? Это атавизм давних времен, в которые большое значение придавалось форме, когда люди жили такими представлениями, как честь и послушание. И все же правило остается, хотя давно и безнадежно устарело.