— Так, может быть, тебе стоит съездить на Грей-стрит, Люси, или посидеть денек рядом с Сонни и послушать те дела, которые ей приходится разбирать ежедневно, — говорит Сет.
Сонни бросает на него суровый взгляд, и ее губы беззвучно произносят:
— Не впутывай меня в этот спор.
— Это же не улица с односторонним движением, Сет, — продолжает Люси. — Почему ты не хочешь этого видеть? Много лет назад ты решил внести свой вклад в улучшение жизни. И она, эта жизнь, то есть отношения между людьми, действительно стала лучше. Мы — все мы в этой стране — сделали огромный прорыв. Почему об этом никто никогда не говорит? Почему никто хотя бы минуту не порадуется достигнутому? Назови мне другой век, когда было бы столь же много выступлений против разного рода тирании, которой одни человеческие существа подвергали других.
Она наклонилась над столом. В ее позе мольба. Сонни видит, что она вот-вот расплачется. Это суть того, что Люси может предложить Сету. Кем он был и к чему он стремится, если он опять возродит в себе свою отвагу и свою веру. Эта сцена заключает в себе слишком много интимного, и Сонни чувствует себя очень неловко, став ее свидетельницей. Никки перебралась на колени к Сету, сказав, что скоро вернется.
Сонни направляется на кухню, где достает из сильно гремящего холодильника «Шельвадор», которому уже лет сорок как минимум, бутылку родниковой воды. Вся кухня — памятник старины. Пластик на белых шкафах и полках покоробился, так же как и черно-белый линолеум на полу. Сонни находит стакан из тех, что в продовольственных магазинах дают бесплатно — Сет, оказывается, не врал, когда говорил об этом, — и, наполнив его доверху, выпивает залпом.
«Кто сказал, что мы можем выразить наши чувства словами?» — думает Сонни. Это старая загадка, оставшаяся из прошлой жизни философа в Миллер-Дэмоне. То смутное возбуждение, ощущение, словно кто-то запустил руку в твое сердце и ищет что-то там, перебирая пальцами. Оно существует само по себе — это то, что есть: сосредоточение дня, жизни, и все это абсолютно уникально. Кто имеет право называть это любым известным словом, будь то «любовь», «жалость», «боль»?
Из столовой слышится гулкий голос Хоби. Он рассказывает об одном происшествии, которое произошло с ним много лет назад во время празднования Дня независимости, четвертого июля. Тогда он еще жил со второй женой. Несколько секунд спустя в кухню заглядывает Сет, просовывая голову через дверной порог.
— Не убивай меня, хорошо? Я все-таки включил Никки телевизор.
— Вот это да, Сет! Как прикольно! Здесь же нет цвета.
Сонни слегка улыбается ему в ответ. Она все время твердит Сету, что он должен научиться говорить Никки «нет», перестать изображать из себя потакающую тетушку. Однако затевать спор по этому поводу сейчас нет никакого смысла.
— В чем дело? — Он переступает порог. — Тебя расстроила моя история?
— Надо думать. Нам о многом нужно поговорить. Для всех нас сегодня день был трудным.
Сет оглядывается, а затем быстро делает несколько шагов по кухне и сжимает Сонни в объятиях. Он спрашивает, все ли в порядке. Сонни не отвечает, а просто приникает к нему. Они стоят рядом с окном, которое до сих пор открыто, несмотря на вечернюю прохладу, становящуюся все ощутимее. Его открыли специально, чтобы проветрить дом, когда здесь было много гостей. Время от времени в окно врывается ветер, донося мяуканье кота, который, судя по дикому реву, давно уже не знает, куда ему деть свою мужскую силу. Весенний воздух, звуки пробуждающейся природы, требующей оплодотворения, вызвали в Сонни к жизни первый, пока еще слабый импульс зова плоти.
Несмотря на всю неопределенность отношений между ними, моменты интимной близости приносили обоим огромное удовлетворение. Она уже переживала это и раньше с парой других мужчин, одним из них был Чарли, — когда ты уходишь в секс с головой: великий секс начинает казаться центром мира. Все другие связи ослабевают и отдаляются. В этот последний час суток, когда Никки уже в постели, Сонни обращается к Сету, как прежде обращалась к самой себе. Он приносит ей стакан вина. Они пьют. Они занимаются любовью. Иногда это продолжается долго. Затем он на время уходит из нее и начинает ласкать ее. Ласкает лодыжки, икры, колени и потом опять ложится на нее сверху, весь пропитанный запахом ее тела. По мере того как уходят минуты, Сонни кажется, что они проникают все глубже и глубже друг в друга. Переплетенные пальцы. Точки возбуждения. Вершина экстаза, сопровождаемая приглушенным криком, непроизвольно вырывающимся у нее из горла. Словно они близнецы, разделившиеся половинки, в которых оживает память о том, что они вышли из одного и того же ядра. Нахлынувшие воспоминания будоражат ее, поднимая бурю чувств. Она возненавидит себя, если сейчас расплачется.
— Как ты? — спрашивает она.
— Трудно сказать, — отвечает он. — Такое чувство, словно внутри комок льда, который никак не может растаять.
— Вчера вечером я чуть было не написала тебе письмо.
— Вот как? И что за письмо? Признание в любви?
Сет слегка отстраняется от нее, и на его лице появляется озорная улыбка. Вечные шутки. Не слишком удачная попытка уйти от действительности.
— Нет, это были соболезнования, Сет.
— О!
— И я порвала письмо потому, что не знала, что сказать.
— Я не уверен, что и у меня нашлись бы нужные слова.
— Нет, я имею в виду нас. Я не знала, что сказать о нас. Я не знала, в какой роли буду выступать, утешая тебя завтра или послезавтра, или по какому праву.
— О! — Сет отпускает ее. — Значит, об этом мы должны поговорить?
У него такой невинный вид, что Сонни с трудом подавляет в себе желание ущипнуть его. Его выдают глаза, водянистые от страха.
— Сейчас, наверное, не самое подходящее время.
Он оглядывается на столовую. Хоби рассказывает о бенгальских огнях, подражая голосу своей жены Халиды, когда та умоляла его не зажигать их рядом с девочками. Хоби — способный пародист. Люси и Сара заходятся смехом.
— Продолжай, — говорит Сет. — Это волнует тебя. Давай выкладывай, что у тебя накипело на душе.
— Ладно, Сет. Я уже все сказала. Что ты будешь делать, ну, скажем, завтра? Ты остаешься? Или уходишь?
— Завтра? Послушай, ты же знаешь, что я уже две недели обещаю Морицу приехать в Сиэтл, чтобы встретиться с людьми из «Пи-Ай» лицом к лицу. Я ведь сказал, что уеду сразу же после похорон. И ты это знаешь. Ну и вдобавок Пасха на носу. Сара хочет провести ее с Люси. Она интересовалась моими планами, потому что хочет, чтобы этот праздник, который она считает семейным, мы провели вместе. Я скорее всего вылетаю завтра.
— А потом? Как долго ты там пробудешь?
У Сета чуть-чуть отвисает нижняя челюсть. С понурым видом он приваливается к старому кухонному столу, покрытому черным линолеумом, закрепленным по краям стальной окантовкой.
— Я имею право задать такой вопрос, Сет, ты не считаешь?