— Мариэтта, вы переходите всякие рамки. Не доводите меня до белого каления.
— Я просто говорю, судья.
— Вы и так уже сказали более чем достаточно, и лучше будет, если вы дадите своему языку хоть немного отдохнуть.
Она начинает крутить нижней челюстью — признак неудовольствия, однако молча кивает, признавая за мной право на замечание. По этому поводу мы препирались не один десяток раз. Склонная к спорам, я пытаюсь задеть ее за живое. Неужели она думает, что женщине для того, чтобы жить полной жизнью, обязательно нужен мужчина? Высказывая различные точки зрения, мы тем самым выражаем глубокие противоречия, раздирающие целый социальный класс. Феминистские истины, которые я считаю такими же непреложными, как и законы физики, похоже, неприменимы на противоположной стороне барьера, на той, где стоит Мариэтта. Когда она читает мне назидательную нотацию, ее округлые формы — подбородок, груди, бедра — сотрясаются от негодования.
— О, я уже слышала все это, судья. Однако неужели вы хотите сказать, что воспротивились бы тому, чтобы какой-нибудь парень любил вас всю, от пяток до ушей, каждый дюйм вашей кожи?
«Дело обстоит гораздо сложнее», — всегда отвечаю я. Я стряхнула с себя узы брака, не испытывая в то же время стойкого отвращения к мужчинам. Скорее наоборот. До рождения Никки у меня были тайные моменты, когда мне казалось, что я принадлежу к числу тех женщин, которым гораздо удобнее в обществе мужчин с их добродушными насмешками и соперничеством. Но появилась дочка, и мне в трудную минуту на помощь пришли другие матери — их умелые руки, их сочувственные слова, вселявшие бодрость и уверенность. И все равно даже теперь я задаю себе вопрос: не это ли толкнуло меня на стезю юриспруденции и в жестокий, грубый мир судебной практики?
В некоторых отношениях я так и не начала еще думать о себе как о незамужней женщине. Не то чтобы я ощущаю даже самую отдаленную связь с Чарли. Но я не могу с готовностью и охотой проникнуться духом борьбы и состязательности, который часто присущ женщинам, свободным от каких бы то ни было обязательств. В автобусе я часто езжу с молодыми образованными женщинами, которых объединяет одна общая особенность — все они одиноки. Как правило, они уделяют большое внимание различным деталям своей внешности: глаза и брови аккуратно подкрашены, волосы причесаны и опрысканы спреем со скульптурной точностью. Все идеально отглажено: каждый шов, каждая каемочка. Такие женщины, как правило, каждый день не меньше часа проводят в бутиках и во всех смыслах выставляют себя напоказ, как бы предлагают себя. Наблюдая за ними, я испытываю огромное облегчение, зная, что я к этому абсолютно непричастна. Но не потому, что дала какой-то обет, за который цепляюсь бессознательно, как за некий религиозный ритуал, за постулат, согласно которому о женщине нельзя судить по этим критериям. А потому что я нахожусь в другой стадии, в другом месте, на другом уровне, где твои связи известны, зафиксированы, где ты в отличие от этих девушек не атом, который жаждет стать частью молекулы. Покончив с Чарли, я тем не менее не спешу вернуться к прежнему опыту, словно это какая-то досадная зубная боль, которая, слава Богу, прошла и о ней можно не вспоминать.
Кроме того, оказалось, что такие понятия, как мать-одиночка и женщина, назначающая свидания, абсолютно несовместимы. Предположим, я захотела встретиться с мужчиной: как мне найти для этого время? Вечера и уик-энды я провожу с Никки. Больше я ей уделить не могу. Несколько не совсем удачных попыток отмечены печатью вины перед дочерью и не принесли мне особой радости и удовольствия. Жизнь без секса, на самом деле не так ужасна, как я себе представляла. Меня начинают посещать старомодные мысли — что половое воздержание женщинам дается легче, чем мужчинам. И все же бывают минуты, особенно в автобусе, когда я нередко нахожусь рядом с незнакомыми мужчинами, касаясь их своим телом, когда во мне возникает настолько сильное желание, что его можно сравнить со звучанием чистой и легкой музыкальной ноты.
— Давайте-ка лучше поговорим о завтрашнем дне, Мариэтта. Что там у нас с вызовами?
Она смотрит на монитор. Если мы начнем пораньше, скажем, в девять часов, у нас будет пара часов на заслушивание свидетельских показаний, прежде чем мне придется уйти для разбора различных текущих дел. Ходатайства об освобождении под залог и другие срочные вопросы я рассматриваю каждый день. А всякая мелочь, рутина — назначения наказаний, предъявления обвинения, заявления о признании вины без рассмотрения в суде, — все это планируется на вторник, на утро или на после обеда, так, чтобы в другие дни процессы могли идти, не тормозясь постоянными перерывами.
— Похоже, Мольто собирается запросить санкцию на содержание под стражей, — добавляет она, — той девчонки, которая должна была подбросить наркотики.
— Томми неплохо выступил для начала, — говорю я ей.
Мариэтта корчит недовольную мину.
— Томми не в вашем стиле?
— Он из тех парней, которые спотыкаются о собственные ноги. Как сегодня утром. Какую пользу ему это принесло?
Вне сомнения, она имеет в виду утечку в «Трибюн». Не просто низкий прием, но еще и глупый, поскольку легко он у меня не отделается. Очевидно, Мариэтта ни на секунду не поверила, что Томми не давал Дубински никакой информации.
— Кроме того… — продолжает она и тут же умолкает, посчитав преждевременным сообщать мне то, что собиралась сказать.
Мариэтта наделена редким профессиональным чутьем и осторожностью, несмотря на то что позволяет себе бесцеремонно вмешиваться в мою личную жизнь. Она никогда не высказывает мнение по делам, находящимся в стадии рассмотрения. Я прошу ее продолжать, однако даже тогда Мариэтта старается тщательно выбирать слова.
— Судья, он говорит, что этот парень пытался убить своего отца. Но разве не отец внес за Нила залог? Разве это не значится в судебном деле? Да, залоги вносят часто, однако разве был какой-то случай, когда отец заложил свой дом, чтобы собрать необходимую сумму? Вы можете вспомнить?
— Нет, такого на моей памяти пока не было.
— Какой смысл во всем этом, судья? — спрашивает Мариэтта. — Сын пытался убить его, а отец платит деньги, чтобы вызволить сына? Да люди в такой ситуации десять раз подумают! Парень убил свою мать, а отец выкупил его под залог в течение двадцати четырех часов. С какой стати?
Он думает, что Нил невиновен. Таков логический ответ, предполагаю я, однако оставляю эту мысль при себе и уклончиво отвечаю, что, возможно, мы услышим об этом от защиты.
— А что вы думаете о Хоби? — интересуюсь я. — Ловкий тип, не так ли?
— О, этому выжиге палец в рот не клади. Парень ушлый, сразу видно. Интересно получается, судья. Вы и с ним знакомы?
— Да, и с ним. — Я покачиваю головой, как бы удивляясь сама себе.
— Богатый парень, не так ли? — спрашивает Мариэтта.
— Хоби? Был богаче меня. — Богатство в понимании американцев — это когда у кого-то больше денег, чем у вас. — Его отец владел аптекой «Гарнис» на Университетском бульваре, которая до сих пор остается знаменитым местом встреч. Там стоит газетный киоск, где можно купить почти любое издание, а в наши дни добавился экспресс-бар.