Катрина выждала, когда он удалился на безопасное расстояние, затем, сверкая глазами, уставилась на Тео.

— Какого черта ты здесь вытворяешь?

— Продвигаюсь к истокам.

— Зачем?

— Просто мы так решили. Мы с Джеком. Если найдем ребят, которые отмывают бабки, то найдем и убийцу Джесси Мерил.

— Ты хоть представляешь, с кем связался?

— Да. А ты?

— Рано или поздно Владимир тебя расколет. С такими типами блефовать опасно.

— Почему? Ты ведь блефуешь.

— Ну, это совсем другое. Я работаю изнутри, я в системе.

— Дай мне немного времени, и мы будем работать вместе.

— Ты что, окончательно сдурел? Жизнь надоела, хочешь, чтобы тебя хлопнули?

— Ну, хлопнут только в том случае, если ты меня выдашь. Но ты этого делать не станешь. Потому как понимаешь: стоит тебе раскрыть варежку — и пойдешь ко дну вместе со мной.

Катрина вскипела от ярости, казалось, она была готова удушить Тео. Но тут вернулся Владимир, и пришлось ей умерить свой пыл.

Владимир опустился на кожаное сиденье и прищелкнул пальцами. Официантка подала еще три коктейля «Месть Тарзана».

— Ваше здоровье, — сказал Владимир.

И опрокинул бокал. Катрина последовала его примеру, не спуская горящих от ярости глаз с Тео.

Владимир убрал нераскуренную сигару обратно в карман пиджака, словно давая тем самым понять, что встреча окончена. Потом взглянул на Тео и заметил:

— Мне, к сожалению, пора. Но перед тем как уйти, хочу рассказать одну историю. Слыхали когда-нибудь о денежном самолете?

— Денежном самолете? Вроде бы нет.

— Борт номер тридцать компании «Дельта». Вылетал из аэропорта Джона Кеннеди в Москву в семнадцать сорок пять, пять раз в неделю. И редко вылетал как минимум без сотни миллионов долларов в багажном отсеке. Пачки, горы новехоньких стодолларовых купюр, они перевозились в белых полотняных мешках. На протяжении нескольких лет в Россию таким образом перекочевало около восьмидесяти миллиардов долларов. И никаких особых мер безопасности, груз сопровождал всего лишь один невооруженный курьер. И ни разу никто даже не пытался угнать этот самолет. Как думаешь почему?

— Кишка была тонка?

— Потому что все знали: бабки эти ввозятся российскими банками. А грабануть российский банк — это в девяти случаях из десяти означает, что вы грабанули русскую мафию. И не нашлось людей, у которых бы не хватило ума или, напротив, хватило бы духа выкинуть такой номер. Так что самолет продолжал спокойно летать.

— Очень любопытно.

— Ты понял, к чему это я?

— Еще бы.

— Дай нам два дня. Пройдешь проверку — познакомишься с Юрием.

— Лады.

— Ты еще скажи, что с ним будет, если не пройдет проверки, — вставила Катрина.

— Я думаю, он и так понял, — ответил Владимир.

— Просто пытаюсь быть предельно откровенной с друзьями. Он должен это услышать.

Владимир подался вперед всем телом, в глазах зажегся нехороший огонек.

— Не пройдешь проверки — встретишь Судьбу. Надо сказать, физиономия у него не из приятных.

Тео робко улыбнулся.

— Странно. Ты говоришь о судьбе так, словно это человек.

— Еще как странно! — с усмешкой подхватил Владимир. — Потому как все наши знают: Судьба — это не человек. Это животное. — И он громко расхохотался, стуча кулаком по столу. А затем вдруг с лица исчезла даже тень улыбки. — До свидания, Тео.

Тео поднялся.

— Ты знаешь, как меня найти, Катрина?

— Не беспокойся. Найти тебя нам не составит труда.

Тео двинулся к двери. Катрина проводила его взглядом, раздумывая, какое чувство она испытывает к этому человеку — ненависть или жалость.

Ах, Тео, мой мальчик. В камере для смертников ты был в большей безопасности.

40

Доктор Марш молча сидел на обитом бархатом сиденье адвокатского «лексуса». За рулем был Замора. Они находились в Коконат-гроув, в той его части, что выходила на берег Мексиканского залива, недалеко от больницы Милосердия, известной на всю Флориду отделением интенсивной терапии. Год за годом заведение рекламировалось в довольно эксцентричном местном журнале и под снимком здания больницы красовалась подпись: «Лучший вид со смертного одра». Марш пропустил утренний обход, и сейчас они торопились на автостоянку, чтобы забрать автомобиль доктора. Джесси Мерил по-прежнему занимала их мысли.

— Странная история с видеопленкой, — заметил Марш.

Замора остановился на красный.

— Почему? Не знаю, спала Джесси с этим Свайтеком или нет. Но то, что он не был ее навязчивой идеей, — это определенно.

Замора катал сигару между указательным и большим пальцами.

— По записи этого не скажешь. Выкрикивала его имя, занимаясь сексом с тобой.

— Эти записи еще ни о чем не говорят. Они фальшивка. И сделаны с одной целью — шокировать.

— Что-то я тебя не совсем понимаю.

Марш посмотрел в боковое окно. Потом обернулся к Заморе.

— Эта сука просто обожала проделывать разные штуки. Ну, допустим, заводила меня, а потом вдруг говорила какую-нибудь гадость, чтобы напрочь испортить настроение. И всякое желание сразу пропадало.

— Ну а записи?

— Записи она делала вовсе не для эротики. Тут вся штука в ее извращенном чувстве юмора. Однажды, еще до того, как я решился на развод, она довела меня почти до оргазма, а потом вдруг разыграла сцену, сделала вид, что в комнату вошла моя жена. Очень веселилась, наблюдая, как я слетаю с постели в чем мать родила и с дымящимся членом наперевес. Другая забава — в самый разгар утех начинала выкрикивать какое-нибудь имя. Один раз — имя моего семнадцатилетнего сына, другой — моего сослуживца. Но больше всего любила кричать: «Джек! Джек!» Знала, что этим по-настоящему достает меня.

— Чем это имя так злило тебя?

— Сам не понимаю.

— Может быть, ты ревновал ее к Джеку Свайтеку?

— Нет.

— У тебя были причины ревновать ее? Она выкрикивала его имя вовсе не ради хохмы?

— Да нет. Только для того, чтоб поиздеваться надо мной. Взбесить, свести с ума.

— Взбесить настолько, что ты был готов убить ее?

Глаза их встретились.

— Я тебе говорил: я не убивал.

— Тогда ты запросто пройдешь испытание на полиграфе.

— Знаешь, я передумал. Я не хочу проходить тест на полиграфе.

— Почему?