Мелкому вору и жулику по кличке Пузо, с которым Хорин, несмотря на разность «специальности», очень дружил, пришло письмо из Саратова. Писал ему Гусар. Хорек тоже знал Гусара — тот наезжал временами в Харьков. Молодой, но очень удачливый игрок, карточный шулер, увертливый махинатор. А Пузо вообще с Гусаром крепко дружил, наверное, потому, что оба были, не в пример Хорьку, образованными людьми.
Гусар просил втереться в доверие приезжающей через две недели из Саратова даме, он называл ее по имени и фамилии. Да, конечно, он помнит, ведь она потом представилась ему в театре. Ксения Аполлинарьевна Анисимова. Гусар указал день и час прибытия, поезд, вагон, описал дамочку. В письме он сам чуть ли не целую пьесу изобразил: как надо проследить за ней от самого поезда. Подкараулить, когда на второй или третий день по приезде она пойдет в театр, изловчиться оказаться поблизости от нее, познакомиться, разговориться и, как бы, между прочим, похвалить одного артиста. Да ведь он это уже рассказывал господину Петрусенко! Как звали артиста? Отчего же, он прекрасно помнит: какой-то Петр Уманцев, который, вроде бы, когда-то играл в харьковском театре.
— При нашем первом разговоре об этой забавной истории, вы, Хорин, помнится, говорили мне о денежном вознаграждении. Верно?
— Ну и память у вас, господин Петрусенко! Отчего же, я не отказываюсь. Я ведь тоже поначалу сказал Пузану: «Зачем мне напрягаться?» А он мне: «Деньги хорошие плачены, получишь свою долю». Коль так, зачем же я буду отказываться? Дело — пустяк! И никакого криминала. Кому-то нужно лепить горбатого этой дамочке? Хорошо, если платите, я сделаю! Пузо знал, что я шустрый! Сам бы он не смог пасти ее. А я ухитрился вообще в театре рядом оказаться. Вот дело и провернули…
…Через три дня, как и обещал, Петрусенко вернулся в Саратов. Положил перед Вахрушевым и Одиноковым запись допроса Хорька, пожал плечами. Полицмейстер прочитал, криво усмехнулся:
— Я с ним, мерзавцем, сколько раз за одним столом сидел! Ладно…
Было в этом тяжеловесном «ладно» столько многообещающего, что Викентий и Кирилл не удержались, рассмеялись. Настроение у всех было отличным, несмотря на их первый разговор об Уманцеве. Теперь отпали последние сомнения, и они просто радовались, что преступник известен, что больше не будет жертв и страха.
Оба следователя вернулись в кабинет Петрусенко прикинуть дальнейший план действий. Часа через два им принесли заказанный кофе с бутербродами. Отодвинув бумаги, они отдыхали.
— А помнишь, Кирилл, какой ужас нагоняло на всех дело Джека-Потрошителя? Мне было уже пятнадцать лет тогда. Полгода газеты только об этом и писали.
— Еще бы! Я тоже первым делом искал в газетах эти сообщения. И знаешь, когда взялся за дело нашего маньяка, больше всего боялся того же — не найти убийцу. — Одиноков помолчал. — Похоже, что и не нашел бы без твоей помощи.
— А я — без твоей! — ответил ему Викентий. — Тут не должно быть счетов. Главное — дело… А насчет Потрошителя… Думаю, Путилин был прав: он его нашел.
— Это ты о сумасшедшем фельдшере?
— О нем…
Знаменитый неизвестный убийца лондонских проституток орудовал с августа по ноябрь 1888 года. Своим жертвам он перерезал горло с такой страшной силой, что голова отделялась от туловища. У последних пяти жертв он с особой жестокостью выпотрошил все внутренности. Проделано все это было с профессионализмом, который наводил на мысль о человеке, знакомом с хирургией. Убийства прекратились внезапно и остались нераскрытыми, хотя «Скотланд-Ярд» сделал все, что мог. Существовало несколько версий относительно убийцы. Одна из них — об одном русском фельдшере, работавшем в восточной части Лондона и жившем под разными фамилиями: Педаченко, Коновалов, Острог. В Лондон он прибыл из Парижа, где его тоже подозревали в убийстве одной гризетки — тем же зверским способом. Этот русский странным образом исчез из Лондона. А потом, когда о Потрошителе немного позабыли, в 1891 году, далеко от Лондона, в Петербурге, была убита женщина. Бывший начальник Петербургской уголовной сыскной полиции Путилин, в то время уже болевший и отошедший от дел, обратил внимание на то, что женщина убита так же, как и жертвы Потрошителя. Он вспомнил об исчезнувшем русском фельдшере, и начал свое расследование. Сообщений об этом расследовании в прессу не давали, но офицеры полиции знали, что Путилин нашел убийцу — того самого фельдшера, отправил его в сумасшедший дом. И был совершенно убежден, что это и есть Джек-Потрошитель.
— Иван Дмитриевич Путилин… — задумчиво протянул Петрусенко. — Какой талант, какой замечательный сыщик был! Светлая ему память. Я всегда считал его своим учителем.
— Ты знал его? — удивился Одиноков.
— Нет, не знал. Я же был еще студентом, когда он умер. Но я много читал и его записей, и о нем…
— Так, значит, по-твоему, Путилин поймал Джека-Потрошителя?
— Почти уверен. А вот в том, что мы поймали своего — уверен совершенно… А знаешь, Кирилл, я мог не ездить в Тамбов, а спросить госпожу Анисимову: «О каком артисте вы слыхали в Харькове от случайного знакомого?» Я ведь, догадавшись, что речь идет о Петре Уманцеве, сразу предположил, что «приезжая дамочка из Саратова» — это Ксения Аполлинарьевна.
— Что же не спросил? Побоялся, что она станет его подозревать?
— Верно. Я сразу понял, она женщина проницательная, с острым умом. Решил: нет, ни в коем случае нельзя ее спрашивать. А вдруг догадается о чем- либо, зная, каким мы делом заняты? Или его спугнет ненароком, или сама глупостей наделает. Вот и решил не тревожить ее.
Он возненавидел свою мать, когда ему было двенадцать лет. До этого относился к ней спокойно, с чувством привязанности. А когда сидел на кухне, болтая и уплетая за обе щеки горячие — прямо из печи — пирожки, то было даже уютно, весело глядеть на высокую, красивую женщину с ласковыми голубыми глазами. И он не отстранялся, когда ее мягкие руки, белые, словно все время в муке, обнимали его. Конечно, Илюша знал, что Марта его мать. Но это знание жило как бы само по себе, не в сердце, а в подсознании. Но когда мальчику исполнилось двенадцать, Аделина Сергеевна вдруг родила ребенка. Своего собственного! И Илья впервые по-настоящему осознал, что он — сын кухарки-чухонки…
Марта Круминьш попала в семью Карповских молоденькой девушкой. Ее родной хутор под Вольмаром однажды летней ночью вспыхнул от молнии, погребя в огне отца, пытавшегося спасти скотину. Мать с младшими братьями и сестрами расселились у родственников. Они не стали в тягость — все были работящие, выносливые, а в хозяйстве умелым рукам дело всегда найдется. Марта, самая старшая, все же не захотела идти в приймы. Она втайне давно мечтала уехать в большой город, испытать иную жизнь, отголоски которой долетали на хутор, будоражили воображение. Потому, когда случилось несчастье, она решила: Иисус Христос и Матерь Божья посылают им испытание, а ей — Знак о начале новой жизни. Марта поехала в городок Вольмар, где бывала и раньше с родителями — на ярмарках да церковных праздниках, зашла помолиться в храм Симоне, а потом отправилась искать контору по найму.