— И вы ушли? Мужчина бьет женщину, которую вы любите, вы стучитесь в дверь пустого дома и полагаете, будто этого достаточно? — холодно спросил Бобби.
— А что вы от меня хотите? — резко ответил доктор Рокко. — Чтобы я пригрозил ему пистолетом?
Это был явный укол. Бобби просто пожал плечами и честно сказал:
— Наверное, я бы именно так и поступил.
Доктор Рокко покраснел. Он откинулся назад, скрестил руки на груди и уставился в стол, а потом наконец сообщил:
— Я предлагал ей бросить его.
— Вы бы позаботились о ней? — Бобби многозначительно взглянул на его левую руку, где красовалось золотое кольцо.
И снова добрый доктор не смутился.
— Я почел бы это за честь.
— Но она не согласилась. Она осталась с Джимми.
— Она сказала: «Ты сам не знаешь, о чем говоришь». По словам Кэтрин, если она бросит Джимми, то он разрушит жизнь ей и всем, кто попытается ей помочь. И моей карьере придет конец.
— Вы ей поверили?
— Нет. Да. Не знаю… Я никогда не встречал Джимми Гэньона. Я просто кое о чем слышал. А шесть месяцев назад Джимми узнал о наших… отношениях. Я написал Кэтрин несколько писем. Судя по всему, у нее не поднялась рука их уничтожить. Ей тогда пришлось нелегко. Эти записки я написал, чтобы подбодрить ее.
Бобби подождал.
— На следующий день ко мне пришел частный сыщик и принялся расспрашивать о Натане. С собой он принес показания Джимми, а затем потребовал отчета о состоянии ребенка. Спустя десять минут его тактика уже была ясна. Он хотел знать, не является ли состояние мальчика результатом длительного голодания или иной формы жестокого обращения. Он намекнул, будто болезнь Натана спровоцирована Кэтрин — то есть она морила сына голодом.
— Такое возможно?
— Я не верю в это.
— Не верите? — Бобби удивленно приподнял бровь. — Вы недавно сказали мне, что у ребенка какая-то болезнь, не поддающаяся установлению. А теперь говорите, что, вероятно, причиной тому Кэтрин…
— Послушайте, я ничего не могу исключить, пока не поставлю Натану точный диагноз! Конечно, один или оба родителя могли морить его голодом. Или давать ему некачественную еду либо влиять на него, заставляя отказываться от пищи. Я как врач опираюсь на то, что мне говорят Кэтрин, няни и сам Натан. Все уверяют меня: мальчик получает достаточно еды и это именно та еда, которая ему предписана. Я всего лишь врач. У меня своя семья, у Натана — своя.
— Значит, кто-то мог с ним жестоко обращаться?
— Это не исключено, — нетерпеливо повторил доктор Рокко. — Но я не думаю, что они это делали. Именно так я и ответил следователю. Во всяком случае, не важно. Я перестал встречаться с Кэтрин, она помирилась с мужем, и все уладилось. Джимми дал ей понять: если Кэтрин от него уйдет, то может навсегда распрощаться с сыном и вляпаться в уголовное судопроизводство. Кэтрин — умная женщина. Она сделала то, к чему ее вынудили. Учтите, я понятия не имею, как Джимми с ней обошелся, но в тот день, когда Кэтрин пришла ко мне, чтобы поставить точку в наших отношениях, она едва двигалась. Вот каким человеком был Джимми Гэньон. Я уже говорил это один раз и повторяю еще: с моей точки зрения, мистер Додж, вы поступили правильно.
Бобби прищурился.
— Теперь, когда Джимми мертв, вы думаете, Натан чудесным образом пойдет на поправку?
— Не знаю. Если честно, я больше не несу за него ответственность. Начиная с сегодняшнего утра, я официально перестал быть лечащим врачом Натана и передал его в ведение доктора Орфино согласно указанию главного врача.
— Вы больше не лечите Натана? — удивленно переспросил Бобби. — Так решил ваш шеф?
— Поразительно, какой властью обладает судья Гэньон, — негромко ответил доктор Рокко, а потом странно улыбнулся: — Но не беспокойтесь, сэр. Я далеко не так беспомощен, как вы думаете. Доктор Орфино — генетик. Называйте это как хотите, но, мне кажется, я буду смеяться последним.
Бобби покинул больницу и совсем скоро услышал позади себя шаги. Он пошел чуть быстрее — руки в карманах пиджака, голова опущена, взгляд как будто устремлен на тротуар, хотя на самом деле эта поза позволяла ему посмотреть назад. Дорогие ботинки, черные, блестящие. Как сказал бы отец, ботинки как у сутенера.
Он резко завернул за угол и успел разглядеть преследователя, прежде чем тот пропал из поля зрения. Длинное, свободное, отличного покроя бежевое пальто. Черные брюки с отворотами. Адвокат, подумал Бобби.
Он быстро остановился, уперевшись спиной в стену, тем самым застав незнакомца врасплох. Мужчина (заметно старше его, крупный, из-за ушей выбиваются аккуратно расчесанные каштановые, с проседью, волосы) вскинул руки и одарил его лучезарной улыбкой.
— Вы меня поймали.
— А теперь отправлю ко всем чертям. — Бобби угрожающе шагнул вперед, но его преследователь снова улыбнулся.
— Что вы собираетесь делать, мистер Додж? Наброситься на меня посреди людной улицы? Мы оба знаем: вы не из тех, кто предпочитает стычки лицом к лицу. Зато если дать вам винтовку, пятьдесят ярдов дистанции и посадить в затемненную комнату…
Бобби схватил его за лацканы пальто. Трое пешеходов, заметив эту сцену, заспешили прочь.
— Ну?!
— Послушайте, Бобби…
— Кто, черт возьми, вы такой?
— Друг.
— Слушай, друг, или объяснись, или через тридцать секунд я вышибу тебе мозги.
Мужчина нервно засмеялся. Один раз он уже попытался взять Бобби на испуг и теперь, видимо, не горел желанием повторять попытку.
— Я всего лишь хочу поговорить, — сказал он.
— Зачем?
— Поскольку я знаю то, что следует знать и вам.
— Вы адвокат?
— Следователь.
— От кого?
— Бросьте, Бобби, вы же понимаете.
Бобби подумал.
— От Джеймса Гэньона.
— Точнее, от Марианны Гэньон — иск возбужден от ее имени. Меня, кстати, зовут Харрис. — Он попытался протянуть руку. Бобби проигнорировал этот жест. — Харрис Рид, из фирмы «Рид и Вагнер». Возможно, вы о нас слышали.
— Ни разу.
— Польщен. Будьте так любезны, отпустите на минутку мое пальто. Мы могли бы немного прогуляться. Судя по всему, вы любите подобные упражнения. И потом, как я предполагаю, встреча с Кэтрин Гэньон слегка поубавила вам сил.
Бобби медленно разжал пальцы.
— Вы следили за мной.
— Точнее, проявлял определенный интерес к вашим действиям. Итак?
Харрис жестом предложил ему двигаться вперед. Бобби поджал губы, но тем не менее неохотно сделал первый шаг. Он заинтересовался, и они оба это знали.