— А я плюнул на ваш совет.
— Неплохо для начала. И чем вы занимались?
Бобби подумал, что стоит рассказать ей все.
— Вчера вечером я пошел в бар.
Она выжидающе взглянула на него.
— И в результате напился.
— Сильно?
— Да. — Он вздохнул. — Хотя и не собирался этого делать.
— Вы много пьете, Бобби?
— Скорее нет. — Он всерьез задумался над ответом. Бобби не был уверен, что его слова понравятся ему самому, но в конце концов сказал: — Все намного лучше, когда я не пью.
— Полагаю, у вас есть некоторый опыт в данной области?
— Можно и так сказать.
Бобби крутил банку в руках. На расстоянии ковер казался темно-зеленым, но узор его вовсе не одноцветный, а состоит из нитей разных оттенков зеленого.
— Мой отец здорово пил, — сказал он. — Очень сильно. Каждый вечер. Приходил с работы и шел прямо к холодильнику за холодным пивом. Он говорил, это помогает ему расслабиться. В конце концов, что такое пара банок пива? Ничего страшного. Мы с братом были еще маленькие. Мы верили словам отца. Хотя какое-то время спустя стали понимать: это не просто «пара банок пива». Когда я поступил в академию, то после смены стал ходить в бар. Трепался там с ребятами, веселился, выпивал свою пару баночек. Ну, вы понимаете, это помогало мне расслабиться. Но потом я превысил норму. Может, даже выпил слишком много, настолько, что на следующий день опоздал на службу. А однажды вечером мне позвонил один приятель с места аварии. Главными ее героями были мой отец и дерево. Плохая новость: он ехал со скоростью сорок миль в час, и его фура буквально обернулась вокруг ствола. Хорошая новость: он отделался ободранным лбом. Машина разбилась в хлам, но отец уцелел.
Бобби поднял глаза.
— Он был пьян. Это выяснилось, когда его заставили дыхнуть в трубочку. Ему вообще не следовало садиться за руль. Папаше дьявольски повезло, что он протаранил всего лишь дерево. Этот случай сильно его напугал. И меня тоже. Это наподобие той рекламы: вот твоя жизнь сейчас, а вот твоя жизнь, когда ты пьян. И потому мы дали слово: я сказал, что больше не буду пить, если он завяжет. Я думал, делаю это, чтобы помочь ему. Наверное, он тоже думал, что помогает мне.
— И это сработало?
— Насколько я знаю, почти десять лет мы оба держались. До вчерашнего вечера.
— Почему, Бобби?
Он спокойно ответил:
— Я мог бы сказать, что меня угощали друзья. Или что впервые за много лет мне не нужно было выходить в утреннюю смену и потому можно выпить. Мог бы сказать, что одна баночка после десяти лет воздержания не повредит. Я много чего мог бы сказать.
— Но вы бы солгали?
— Я все еще вижу его лицо, — прошептал Бобби. — Каждый раз, стоит закрыть глаза, все повторяется снова. Черт подери, я делал свою работу. — Он опустил голову. — Боже, я не думал, что будет так трудно.
Она промолчала. Эти слова, такие тяжелые сами по себе, просто повисли в воздухе. Бобби наконец поднес напиток к губам и сделал глоток. Потом, уставившись в потолок, увидел образ Джимми Гэньона. Мужчины, целившегося из пистолета в жену и ребенка. Человека, череп которого разнесла пуля Бобби.
«Знаете ли вы, какое выражение застывает на лице убитого? Удивление. А вы видели, как остальные относятся к убийце? С почтением, жалостью и страхом».
— И вы снова собираетесь запить? — негромко спросила Элизабет.
— Да.
— Вам не кажется, что стоит вступить в Общество анонимных алкоголиков?
— Не люблю обсуждать свои проблемы с посторонними.
— Тогда, может, лучше поговорить обо всем с отцом?
— Я не люблю обсуждать свои проблемы с отцом.
— А на чью помощь вы рассчитываете, Бобби?
— Наверное, только на вашу.
Доктор Лейн задумчиво кивнула.
— Вы кое-что должны знать, прежде чем мы пойдем дальше, — сказала она. — Я некоторым образом вовлечена в это дело. Я виделась с судьей Гэньоном.
— Что?!
— Он не мой пациент.
— Какого хрена? — Бобби сорвался с места и с яростью взглянул на нее, он просто поверить не мог. — Разве это не столкновение интересов? Как вы можете?.. Сначала вы общаетесь с человеком, у которого возникли проблемы, а потом даете консультацию тому, кто преследует его в судебном порядке…
Доктор Лейн вскинула руку:
— Я беседовала с судьей Гэньоном полгода назад. Я поговорила с ним полчаса, а потом порекомендовала ему своего коллегу — как мне показалось, он сможет ему помочь.
— Зачем он к вам приходил? О чем хотел узнать? — Бобби оперся на стол, стиснул челюсти. Он был зол как черт и знал, что все написано у него на лице.
Элизабет невозмутимо продолжала:
— Судья пришел ко мне, поскольку хотел знать мнение профессионала. С его позволения, я сообщу вам, о чем шла речь. Но предупреждаю, не уверена, будто это поможет.
— Говорите!
— Сядьте.
— Говорите!
— Мистер Додж, пожалуйста, сядьте.
Ее лицо оставалось спокойным. Бобби недовольно отошел от стола, вернулся на место, взял банку из-под колы и принялся ее крутить в руках. Сердце его бешено колотилось — страх, паника. Черт возьми, он устал чувствовать себя так, словно весь мир отдалился от него и он никогда больше не сумеет контролировать ситуацию.
— Судья Гэньон пришел ко мне по рекомендации своего коллеги. Он искал специфическую информацию касательно некоего психологического феномена. Возможно, вы об этом слышали. Синдром Мюнхгаузена. [1]
— Черт.
— Судья кое-что рассказал мне о своей невестке Кэтрин. Он хотел выяснить, может ли человек с ее прошлым подходить под описание больного, страдающего синдромом Мюнхгаузена. По сути дела, он спрашивал — чисто теоретически — не является ли болезнь его внука выдумкой Кэтрин или, может, она намеренно поддерживает его в таком состоянии, чтобы привлечь внимание к самой себе.
— И что вы ответили?
— Сказала, что это не в моей компетенции, но, судя по всему, не похоже на симптомы синдрома Мюнхгаузена. Если он действительно думает, будто его внук в опасности, пусть немедленно обращается к специалистам и изолирует ребенка от матери правовым путем.