— И что сделал отец, Бобби?
— Бросился на брата с ножом и ударил его меж ребер.
— Вы это видели, Бобби?
— Я стоял на пороге.
— И что вы сделали?
— Ничего.
Элизабет кивнула. Бобби было лет шесть или семь; конечно, он ничего не сделал.
— Брата отправили в больницу. Отец поклялся, что бросит пить, если Джордж соврет и скажет, будто на него напали на улице. Джордж согласился, отец лег в клинику, и никто из нас больше не заговаривал о матери.
— Это помогло?
— В общем, да. Были рецидивы и проблемы. Но отец… он действительно пытался все уладить. Не знаю, может, уход матери его испугал. Или случай с Джорджем. Но он начал работать над собой, он старался изо всех сил.
— Вы получали какие-нибудь известия о своей матери, Бобби?
— Нет.
— Вы сердитесь на нее?
— Да.
— Но ведь вас бил отец.
Бобби наконец обернулся и пристально взглянул на нее.
— Мы были детьми. А он напивался и ничего не соображал, когда хватался за ремень или нож. Как она могла оставить нас с ним? Какая мать оставит своих детей с таким человеком?!
— Бобби, теперь вы можете объяснить мне, почему продолжаете общаться с Кэтрин Гэньон?
Бобби закрыл глаза. Она видела, как он вздрогнул.
— Она любит своего сына: даже когда Джимми направил на нее пушку, она не бросила Натана.
Элизабет кивнула. Она прочла его заявление в газете. Теперь она поняла, что именно он видел, и пришла к закономерному выводу, который Бобби еще был не готов принять.
— Бобби, — мягко сказала она. — Это так больно…
Полиция заканчивала свою работу в доме Кэтрин. Женщина-детектив уехала, Бобби тоже. Теперь вокруг мелькали патрульные, занятые бог весть чем.
Дом пустел и словно снова пытался обрести прежний вид. Кэтрин подумала: наверное, она должна испытывать благодарность. Но вместо этого, наблюдая, как один за другим уходят криминалисты, Кэтрин чувствовала себя невероятно уязвимой. Это место больше не было ее домом, его осквернили самым ужасным образом. Ей хотелось сбежать.
Кэтрин, словно на часах, стояла у двери в гостиную, чтобы Натан хотя бы немного мог подремать. Сейчас он ворочался среди подушек в беспокойном сне и что-то бормотал. Сторонний наблюдатель подумал бы, что гостиная слишком ярко освещена, но Кэтрин считала иначе. Ей и ее перепуганному сыну не хватало света двух ламп. Если все и дальше пойдет в том же духе, скоро лампочки всего мира не смогут избавить их обоих от теней.
Она не знала, что делать.
Вскоре, разумеется, приехал свекор.
Джеймс Гэньон вошел в коридор в своем тысячедолларовом кашемировом пальто и безукоризненно начищенных ботинках. Три часа ночи, Боже мой, а этот человек выглядит так, словно совсем недавно покинул зал суда.
Молодой полицейский, стоявший в коридоре, взглянул на него и тут же вытянулся по стойке «смирно».
Держись, приказала себе Кэтрин. Господи, как она устала!
— Кэтрин, — прогудел Джеймс, — я приехал, едва услышал об этом.
Кэтрин двинулась в коридор, намеренно сохраняя дистанцию между ним и Натаном. Джеймс положил руки ей на плечи — олицетворение отцовской заботы. Он поцеловал ее в щеку, а его взгляд уже торопливо метнулся дальше в поисках внука.
— Конечно, вы с Натаном немедленно поедете со мной. Мы с Марианной не видим иного выхода.
— С нами все в порядке, спасибо.
— Чушь! Неужели вы хотите провести еще одну ночь в доме, где повесился человек?
Кэтрин прекрасно помнила, что в пятнадцати футах от них стоит полицейский и с любопытством слушает.
— Не помню, чтобы я звонила вам. Забавно.
— В этом нет необходимости. Мне сообщил один из моих коллег. Ужасно, конечно. Я всегда говорил: это не такая уж хорошая идея — нанимать нянь-иностранок. Бедные девочки. Они просто не выдерживают напряжения. Натан, наверное, страшно расстроен. Позволь мне поговорить с ним…
Он попытался сделать шаг вперед, но Кэтрин пресекла эту попытку:
— Натан спит.
— В этом хаосе?
— Он очень устал.
— Тем больше причин ему поехать к нам. У нас огромный номер в «Леруа». У Натана будет отдельная кровать, и он сможет как следует отдохнуть. Марианна придет в восторг.
— Я ценю ваше предложение. Тем не менее Натан уже спит, и мне не хочется его будить.
— Кэтрин… — Голос Джеймса оставался ровным и терпеливым. Он словно разговаривал с маленьким ребенком. — Конечно, ты ведь не оставишь сына на ночь в том самом месте, где совершилось самоубийство?
— Мой сын проведет эту ночь в своей собственной комнате.
— Ради всего святого, здесь повсюду полицейские! Как ты собираешься объяснить это четырехлетнему ребенку? Не говоря уже о запахе.
— Я знаю, что лучше для моего сына.
— Правда? — Джеймс улыбнулся. — Так же как ты знала это насчет Пруденс?
Кэтрин поджала губы.
Ей нечего было ответить, и они оба это понимали.
— Терпеть не могу разъяснять очевидное, — продолжал Джеймс, — но, возможно, ты понятия не имеешь о происходящем в твоем доме, хоть и полагаешь, будто тебе все известно. Пруденс, судя по всему, чувствовала себя сильно подавленной смертью Джимми. И одному Богу известно, как ко всему этому отнесется Натан.
— Убирайтесь.
— Кэтрин…
— Убирайтесь!
Джеймс по-прежнему продолжал отечески улыбаться. Он попытался взять ее за плечо, но она бросилась к полицейскому:
— Пусть этот человек уйдет.
— Кэтрин…
— Вы меня слышали? — Она указала пальцем на полицейского, который, оказавшись втянутым в скандал, удивленно хлопал глазами. — Я не желаю видеть его в своем доме. Выпроводите его отсюда.
Джеймс не сдавался:
— Кэтрин, ты расстроена и не в состоянии мыслить здраво…
— Офицер, мне что, звонить вашему начальству? Выведите этого человека из моего дома!
Молодой полицейский отошел от стены и неохотно вмешался. Когда он шагнул вперед, Джеймс понизил голос — так, чтобы слышала только она.
— Я начинаю терять терпение, Кэтрин.
— Вон!
— Запомни, твои дела только начинают становиться все хуже. У меня много сил, Кэтрин. Ты и понятия не имеешь…
— Я сказала, убирайтесь! — Она уже вопила. От шума проснулся Натан и начал плакать.
Полицейский наконец приблизился к ним. Он взял Джеймса за локоть, и у судьи не осталось иного выбора, кроме как подчиниться.