— Как прошли праздники? — спросила она.
— Хорошо. Гостил у отца. Пообедали в закусочной. Двум холостякам нет смысла возиться на кухне.
— А брат?
— Джордж не отвечает на папины звонки.
— Наверное, вашему отцу тяжело.
— Конечно, ему это не нравится, а что делать? Джордж — взрослый человек, рано или поздно ему придется изменить свое мнение.
— А вам?
Бобби пожал плечами:
— Не знаю, как там Джордж, но мы с отцом ладим.
— А отсюда, конечно, прямой мостик к вашей матери.
— Вы все время хотите поговорить о моей матери.
— Профессиональная привычка.
Он вздохнул и покачал головой. Конечно, они неизбежно должны были заговорить о его матери. Они всегда о ней говорили.
— Ладно, ладно. Я задал отцу несколько вопросов вроде тех, что задавали мне вы. Папа очень старался отвечать искренне. Мы… хм… действительно все обсудили.
— Это оказалось трудно?
Бобби развел руками:
— Скорее даже… неловко. Тот жуткий вечер… никто из нас не помнит его как следует. Честное слово. Я был слишком мал, а отец — чересчур пьян. Вероятно, именно поэтому мы смогли жить дальше, а Джордж — нет. Он как будто все еще видит то, что случилось. Ей-богу, даже когда мы с отцом попытались восстановить картину целиком, то у нас ничего не вышло.
— Ваш отец пытался связаться с матерью?
— Он сказал — да, много лет назад, когда лечился от алкоголизма. Он разыскал во Флориде ее сестру, она пообещала поговорить с ней. Но больше он не получал никаких вестей.
— Значит, у вас есть тетя?
— У меня есть тетя, — равнодушно сказал Бобби. — И бабушка с дедушкой.
— Вот это новости.
— Да.
— И как вы себя чувствуете?
— О Господи! — Бобби округлил глаза и засмеялся, но смех получился неискренним. — Да-а, — наконец сказал он со вздохом, — да, это трудно и больно. Знать, что у тебя где-то есть семья и что она никогда не пыталась тебя разыскать… А разве может быть иначе? Я говорил себе: это их проблемы. Я много чего себе внушал. Но, честное слово, меня это бесит.
— А вы не думали о том, чтобы разыскать родню самостоятельно?
— Думал.
— И что?
— Ничего. То есть мне тридцать шесть лет, по-моему, слишком поздно, чтобы разыскивать бабушку с дедушкой. А если они не хотят со мной общаться?
— Бобби, ведь вы же в это не верите.
Тот пожал плечами.
— Так что же происходит на самом деле? — Судя по всему, доктор Лейн уже его раскусила.
Он вздохнул и уставился в пол.
— Наверное, это вопрос такта. Мать живет во Флориде, и Джордж перебрался во Флориду. Мы не получали от него вестей, и от нее тоже. Возможно, потому, что наша семья раскололась. Джордж бросил отца и обрел мать. Я не могу бросить отца, и поэтому…
— Вы полагаете, ваша мать не захочет увидеть вас, пока вы общаетесь с отцом?
— Скорее всего так.
Доктор Лейн задумчиво кивнула:
— Возможно, хотя, по-моему, вам с матерью куда полезнее завязать собственные отношения.
Бобби криво усмехнулся:
— Конечно, я легко могу ей написать. — Потом его улыбка увяла, и он снова пожал плечами: — Такова жизнь. Я пытаюсь поступать так, как вы говорите, — сосредоточиться на подвластных мне вещах и смириться с теми, которые я не в силах контролировать. Например, я не могу контролировать свою мать и Джорджа.
— Очень мудро с вашей стороны, Бобби.
— Черт возьми, за эти дни я стал настоящим мудрецом.
Она улыбнулась:
— Значит, вы сумели продвинуться. Как работа?
— Начну со следующей недели.
— Рады?
— Скорее, нервничаю.
— Как и следовало ожидать.
Бобби задумался.
— Я оправдан по делу Джимми Гэньона и Копли, теперь все в порядке. Но я ушел из отряда специального назначения. Моя связь с Кэтрин, тот способ, каким я начал свое расследование… Я сжег все мосты. Служить в отряде специального назначения — значит быть командным игроком. А теперь слишком многие сомневаются в том, что я способен работать в команде.
— А вы сами как думаете?
— Я скучаю по ребятам, — ответил он, — по своей работе. У меня неплохо получалось. И если мне снова придется доказывать свою компетентность — я ее докажу. Я не боюсь бросать вызов.
— Мне и вправду интересно, Бобби. Вы действительно считаете себя командным игроком?
— Конечно. Но работа в команде — это не оправдание для глупости. Если все твои друзья бросаются в пропасть, должен ли ты за ними последовать или во имя их спасения встать и сказать: «Эй, парни, прекратите!»? При всем моем уважении к Д.Д. и прочим, они не догадались, что именно происходит в семье Гэньонов. А я понял. И пошел своим путем. И я этому рад. Честное слово, именно так и должен поступать полицейский.
— Что ж, Бобби, путь был долог.
— Я старался.
Она заговорила тише, и Бобби понял, о чем сейчас спросит доктор Лейн.
— Вы все еще думаете о ней?
— Иногда.
— Как часто?
— Не знаю… — В его голосе зазвучала нежность. Он не смотрел на Элизабет, а разглядывал развешанные на стене дипломы. — Может, три-четыре раза в неделю.
— Это лучше, чем прежде.
— Ну да.
— Вы хорошо спите?
— В общем, да. Этот путь… вы правы, он долгий.
— Как вы думаете, наступит ли день, когда вы перестанете думать о Джимми Гэньоне?
— Я убил человека — это нелегкая ноша, особенно когда ты знаешь, что были смягчающие обстоятельства. И если проблема именно в этом. Прошло два месяца, а я все еще не уверен в событиях того вечера.
— Полиция не возбудила дело против Кэтрин?
— Нет никаких доказательств.
— Но вы же сказали, в спальне нашли пистолет?
Бобби пожал плечами:
— И что это доказывает? Она дважды выстрелила в собственном доме? Это законом не запрещается. Решение убить Джимми принял я, и только я. Я был единственным, кто видел его лицо в тот момент. И тем человеком, который спустил курок.
— Вы ее ненавидите?
— Иногда.
— А в другие разы?
Он усмехнулся:
— А в другие разы я ненавижу самого себя.
Доктор Лейн покачала головой:
— Она опасная женщина, Бобби.