Второе возвращение в сознание было окончательным. Суходолин понял, что лежит в большом баркасе, укрытый тёплым ватным пальто, впереди, у руля, спиной к нему стоит человек, так ловко управляющий посудиной, что волны почти не захлёстывают борта. У баркаса есть мачта, но парус спущен, пара вёсел тоже лежит без надобности. Вдруг рулевой обернулся, встретился взглядом с Суходолиным. Несколько минут молчал, потом кивнул:
— Если можете, снимите верхнюю одежду, она мокрая и только охлаждает вас. Рубаху оставьте. И закутайтесь в телогрейку.
Голос у незнакомца был спокойный, уверенный.
— Спасибо, — шевельнул губами Суходолин. Потом, собравшись с силами, спросил. — А другие? Может быть, кто-то из них жив?
На этот раз человек не оглянулся, просто покачал головой:
— Нет, все погибли. Только вы спаслись. Чудом.
— Чудом, — согласился офицер. — Если бы вы не подоспели…
— Верно, — сразу согласился незнакомец. — Это и в самом деле чистая случайность.
Пока Суходолин медленно, с большим трудом стаскивал с себя насквозь промокшие шинель, китель, брюки, его спаситель ни разу не оглянулся. Спина и плечи его были напряжены: баркас боролся с волнами, но и, как будто, проделывал какие-то маневры. Вдруг посудина круто накренилась, левый борт сильно опустился, и Суходолин совсем близко увидел береговую линию в крупных валунах.
— Земля! — вскрикнул он, пытаясь встать.
— Не двигайтесь! — быстро сказал незнакомец, бросая руль и садясь к вёслам. Он был прав: у Суходолина сильно закружилась голова, и он почти упал. Но всё же почувствовал: баркас идёт ровно, волн почти нет. А вскоре увидел, что они вошли в небольшую гавань: стены её выложены валунными дамбами, на берегу — два каменных, тоже из валунов, приземистых строения. А чуть дальше высится небольшая деревянная церковь — простой и чёткий силуэт на пустынном фоне. Купол с крестом…
— Но это не Соловецкий остров? — спросил он растеряно, но с ещё теплящейся надеждой в голосе.
— Нет, — ответил его спутник жёстко. — Это, как я понимаю, Большой Заяцкий.
Он ловко причалил баркас в одно из длинных углублений в стене гавани. Тут их было несколько и, по-видимому, их специально делали для стоянки судов. Наверное, когда-то и вправду в эту гавань заходили не только мелкие промысловые, но и грузовые суда. Но это было давно. Морские волны и тающий лёд из года в год разрушали гавань, камни дамбы осыпались, фарватер мелел. И всё же она сохранилась, и двоим путешественникам после бурного моря показалась уютной, тихой.
— Попробуйте выйти, я помогу вам, — сказал Суходолину незнакомец.
Медленно они добрались до первого каменного строения. Дверь оказалась прикрытой, но не запертой. Помещение — просторное, с тремя низкими, выходящими на гавань окнами. Как только Суходолин лёг на широкую лавку, он сразу же забылся: то ли потерял сознание, то ли крепко уснул. Его спутник что-то говорил, но он этого не слышал.
… Комната освещалась весёлым пламенем из открытой дверцы печи, потрескивали дрова, было тепло.
— Огонь? Откуда? — спросил Суходолин, садясь. — Здесь есть люди?
Его спаситель сидел на деревянном чурбачке у открытого железного ларя, услышав голос, обернулся.
— Людей здесь нет, — сказал, и после короткой паузы добавил странным тоном. — К сожалению… Но они наезжают сюда, мы ведь недалеко от Больших Соловков — километра три всего.
— Значит, кто-то сюда обязательно подъедет! — обрадовался Суходолин. — Может быть, ещё сегодня? Или завтра.
— Будем надеяться, — опять же помолчав, ответил незнакомец. — Как вы себя чувствуете?
Тут только Суходолин увидел, что он одет в какое-то простое холщовое, но сухое и чистое бельё, укрыт тем же ватным пальто. А над печью сушится его одежда. Совершенно неожиданно на глаза офицера набежали слёзы. Он вдруг с полной ясностью и трагичностью осознал, что произошло! Товарищи погибли, сам он спасся только чудом, только потому, что рядом — тоже чудом! — оказался этот отважный и самоотверженный человек! В следующую минуту, не удержавшись, Суходолин уже рыдал.
Незнакомец подошёл, присел рядом с ним на лавку, помолчал, ожидая успокоения, потом сказал тревожно:
— Господин офицер, ещё когда вы спали, я заметил, что у вас жар. Это не удивительно. После вашего кораблекрушения и до того, как я к вам добрался, прошло приблизительно полчаса. Если бы всё это время вы находились в воде, живым я бы вас не подобрал. Но вы лежали на камнях, хотя волны и захлёстывали вас. И это омовение, видимо, даром не прошло.
— Но мне сейчас хорошо, тепло, даже жарко. Голова немного кружится… Вы разожгли огонь…
— Леса здесь нет, камни да кустарник — «танцующая берёзка». Но на берегу много топляка, древесной мелочи — море приносит. А спички и у меня с собой были, и здесь припасены. — Он кивнул на железный сундук. — Монахи знают, что нужно терпящим бедствие на море. Там и одежда чистая, и рыба сушённая с сухарями да крупой, и травки разные целебные. Так что я сейчас есть приготовлю и чай заварю — лечить вас от простуды.
Его спокойный голос как-то незаметно погасил всплеск отчаяния. Стало вдруг легко, приятно, радостно даже: ведь только что он был в штормящем ледяном море, на краю неминуемой гибели, и вот — уютная, жарко натопленная комната! Так жарко, что на теле проступает пот, предметы расплываются, как марево, дышать тяжеловато. Но эта истома даже приятна…
Тут, по-видимому, Суходолин заснул, и надолго. Потому что, когда открыл глаза, окна были темны, а на столе горела маленькая лампада. Человек, всё ещё незнакомый ему, сидел на том же чурбачке у печи. Дрова, видно только что положенные, разгорались, и пламя бросало отсветы на задумчивое лицо. Суходолин только теперь по-настоящему разглядел своего спасителя. Высокий, сухощавый, лицо обветренное, с запавшими щеками, в густых волосах седина. Однако — не стар, возможно даже ровесник ему, тридцатилетнему. Глаза серые, под цвет этого холодного моря, выражение лица сосредоточенное. Тёплая куртка, в которой он плыл, тоже сушилась, он сидел в одной холщовой рубахе и грубых брюках, заправленных в сапоги. Однако, несмотря на простонародную одежду, это был человек не низкого сословия, отнюдь! Суходолин всё больше убеждался в этом.
Он не захотел, чтоб его кормили, как младенца, и, превозмогая слабость и боль во всех суставах, сел к столу. Правда, поел совсем немного каши с наструганной в неё сушеной рыбой. Пришлось признаться, что сидеть ему трудно, и он вернулся к лавке, где уже было приготовлено что-то вроде постели.
— А вот этот чай выпейте, даже если не хотите. — Незнакомец принёс ему в кружке дымящейся, пахучей, тёмного цвета жидкости. — Не обессудьте, буду будить и давать вам этот напиток каждые два часа.
— Что с того, что я скажу, что благодарен вам! Слова так бессильны! — Суходолин выпил и блаженно откинулся на подобие подушки. — Но мы до сих пор не знакомы. Я — Василий Суходолин, офицер артиллерии.