– Нет! – Юлик вскочил и возбужденно заходил по камере. – Кое-что могло бы измениться! Присяжные приняли бы во внимание вероятность другого, неизвестного преступника!
– И что? – усмехнулся исправник. – Вынесли бы вердикт «Невиновен»? Уверяю вас, этого бы не случилось. Дольше бы совещались, кто-то бы высказал сомнения, но потом все бы сошлись на том, что слухи о любовнике – всего лишь слухи, а убийца – вот он, пойман, изобличен.
– Что же это за присяжные такие, если их решение можно вот так предсказать!
– Обычные люди, не хуже и не лучше других.
Макаров сидел на стуле, положив ногу на ногу, сочувственно смотрел на мечущегося по камере молодого человека. Но вот Юлик остановился, вновь опустился на заскрипевшую кровать.
– Да ладно, – сказал вмиг севшим, уставшим голосом. – Скажите прямо, что просто побоялись выставить себя в неприглядном виде. Так быстро и браво арестовали убийцу, а он, может быть, вовсе и не убийца!
Он поднял взгляд и пристально, не моргая, посмотрел в глаза исправнику. Макаров тоже не отвел взгляда. Его карие глаза казались почти черными – бездонными, непроницаемыми, спокойными. После долгой паузы он ответил:
– Это правда. Я дорожу репутацией хорошего следователя. И потом… я ведь всего лишь стал сомневаться. Уверенности в вашей невиновности у меня нет.
Вдруг, совершенно неожиданно, начальник полиции наклонился и крепко взял арестанта за запястье. Спросил быстро совершенно иным, взволнованным и даже дрогнувшим голосом:
– Скажите, Юлиан… Скажите мне честно – ведь это уже ни на что не повлияет… Вы убили Савичеву? Или нет?
Все мускулы его лица напряглись, глаза смотрели так, словно этот ответ был ему очень важен.
– Нет! Нет! Нет! – Юлик выдернул руку и откинулся, прислонившись спиной к стене. Его тихий голос по интонациям был похож на крик. – Ни этой женщины, никого другого я не убивал!
– Вот и хорошо! – Теперь Макаров вскочил на ноги и прошелся по камере. – Я верю вам, а это для меня главное. Потому что теперь я смогу сделать то, что решил. Я помогу вам бежать.
И, не давая Юлику опомниться, он сел рядом с ним и вновь крепко сжал запястье. Сказал жестко, но совсем не так, как на допросах: теперь это был голос старшего друга, предостерегающего неразумного юнца:
– Посидите смирно и послушайте меня. Не прерывайте… Да, я полицейский до мозга костей и горжусь этим. И я человек, обладающий совестью, – одно вовсе не исключает другое. Скорее наоборот: хороший полицейский почти всегда человек принципов и морали. Прекрасно понимаю, что именно я сыграл главную роль в вашем аресте. А значит, если вы осуждены безвинно, – и ответ нести мне. Перед самим собой. Даже если никто о том не будет догадываться, как я смогу жить с такой тяжестью на душе?
Юлиан молчал, совершенно сбитый с толку. «Я помогу вам бежать»! Это что – шутка? Но каждая фраза Макарова, четкая, ясная, словно убирала пелену с его затуманенного разума.
– И потом, – продолжал исправник, – я ведь знаю, что вас ждет. Повезло вам, конечно, – могли бы и приговорить. Но каторга… Вы не то что пятнад-цать – и двух лет не протянете! Я вас, Юлиан, неплохо узнал за время нашего вынужденного общения. – Он скупо усмехнулся. – Вы человек очень нежной и впечатлительной душевной конструкции. На каторге волчьи законы, и не столько от охраны, сколько от самих каторжан. Такие, как вы, там не выживают. Или теряют человеческий облик… Да! И как же мне жить дальше, зная о том, что отправил вас на гибель? Невиновного, да еще человека благородного происхождения, сына столь уважаемых людей! Я не смогу об этом забыть и в конце концов сам себя изведу!
Они молчали, сидя рядом. Может быть, Макаров думал, что Юлик что-нибудь скажет, спросит. Но тот был ошеломлен. И тогда исправник добавил тихо:
– Нет, я не могу позволить сам себе поломать жизнь. А ведь поломаю – совесть замучает! Вот и решил: бежать – это лучший выход и для вас, и для меня.
– Да как же это сделать? – наконец-то пришел в себя Юлик. – Вы что же, выведете меня отсюда?
Макаров засмеялся, и это сразу разрядило обстановку.
– Нет, мой друг! Я все-таки своей карьерой дорожу, и очень. Никто не должен догадаться о моем участии в этом деле. Но я все продумал, сейчас расскажу.
Он взял со стола миску с едой, кружку с чаем, подошел к двери и толкнул ее ногой. Подскочил охранник и тут же вытянулся перед ним.
– Зыкин, ты раскочегарил уже свою печку? Вот и хорошо. Возьми, подогрей еду, заключенный поест.
Потом снова плотно прикрыл дверь, сел рядом с Юликом и обнял его за плечи.
– Свой побег вы, Кокуль-Яснобранский, организуете сами. Решетка на окне не слишком прочная. Рукой, конечно, не выломать, но я принес ножовку. Вот она.
Макаров быстро распахнул китель и показал укрепленную под мышкой небольшую пилочку в раме.
– Она очень острая. Перепилите вверху пару прутьев и отогнете. Думаю, сил у вас хватит. Если нет – перепилите еще и внизу. Ножовку обязательно заберете с собой.
– Даже если заберу… Вон, охранник скажет, что у меня были только вы. Значит, и инструмент могли передать вы. Как с этим?
– Меня в подобном пособничестве никто никогда не заподозрит! Скорее всего, следствие решит, что у вас в городе нашелся пособник или друг, он-то и перепилил решетку извне… Это я беру на себя. Главное, чтоб вы решились.
– А как же охранник? Разве он не услышит?
У Юлика уже горели глаза, он нервно сплетал и расплетал пальцы.
– Не услышит, об этом я позабочусь.
Макаров вдруг тихо засмеялся, оглянувшись на дверь.
– Я сегодня специально поставил Зыкина. У нас все знают, что он настоящий педант – все делает исключительно в определенное время. Сегодня это будет как раз очень кстати. Через час после полуночи он сядет попить чайку и перекусить – он всегда так делает. Я устрою так, что после еды он крепко заснет, до самого утра. И никак не сможет вам помешать.
– Хорошо! – Юлик усилием воли заставил себя успокоиться и рассуждать здраво. – Выпилю я решетку, убегу… Даже если ваш Зыкин хватится меня только утром, далеко уйти мне не дадут. Обложат, схватят. Вы думаете, не сумеют выпытать, как, каким образом я смог убежать? С чьей помощью?
– Вы логично рассуждаете! – Макаров засмеялся. – Однако помолчим…
В дверь постучали, вошел городовой с миской и дымящимся чаем. Увидел отрешенно сидящего заключенного и прохаживающегося по камере исправника.
– Поставьте на стол, – кивнул тот. – Ешьте, Кокуль-Яснобранский, набирайтесь сил. Завтра вам в долгий путь…
Когда за Зыкиным вновь закрылась дверь, Макаров вернулся к разговору.
– Да, вы правы – я должен остаться вне всяких подозрений. Только так ваш побег сможет быть успешным. И сейчас вы поймете почему… Вы будете скрываться у меня дома!