Хеннеси назвал двух инженеров. Белл записал их имена и отложил блокнот.
— Лилиан знала?
— Лилиан? Конечно. Но она не стала бы болтать.
— Миссис Комден?
— То же, что Лилиан.
— Делились ли вы своими планами с сенатором Кинкейдом?
— С Кинкейдом? Вы шутите? Конечно, нет. Зачем бы?
— Чтобы заручиться его поддержкой в сенате.
— Когда я велю ему помочь, он помогает. Незачем заранее его наущать.
— Почему вы сказали «Конечно, нет»?
— Он дурак. Думает, я не знаю, что он крутится возле меня, ухаживая за моей дочерью?
Белл телеграфом вызвал курьера Ван Дорна, а когда тот прибыл, вручил ему запечатанное письмо в контору в Сакраменто; в письме он приказал провести немедленную проверку главного инженера Южно-Тихоокеанской железной дороги, Лилиан Хеннеси, миссис Комден, двух банкиров, двух юристов и сенатора Чарлза Кинкейда.
Рабочий поезд шел на юг; он вез на трехдневный отдых сотни людей, вымотанных четырьмя неделями работы. Поезд перевели на боковой путь, чтобы пропустить идущий на север товарный состав. Поезду предстоял подъем по петле Бриллиантового каньона, веренице крутых изгибов в пятидесяти милях к югу от туннеля № 13. Боковой путь был вырублен в стене каньона у подножия крутого склона, и изгиб рельсов позволял видеть поезд, идущий высоко над ними. То, что увидели эти люди, преследовало их до конца жизни.
Длинную цепочку вагонов и платформ тянул тяжелый локомотив «Консолидейшн-2-8-0», горная «рабочая лошадка» с восемью ведущими колесами. На легком подъеме, вырубленном в стене каньона, сцепные дышла, соединяющие двигатели, стремительно двигались: поезд со скоростью сорок миль в час входил в поворот. Немногие из тех, кто устало сидел в вагонах внизу, обратили на поезд внимание, но те, кто посмотрел наверх, увидели, как тянется за паровозом приплюснутый дым. Один рабочий даже заметил друзьям: «Несется так, словно сам старик Хеннеси держит ручку регулирующего клапана». Меньшие, стабилизирующие передние колеса, которые предотвращают раскачивание на такой скорости, резко заскрипели, вжимаясь в изгиб рельсов. Машинист знал этот участок пути как свои пять пальцев, и именно в этом месте на краю каньона Дайамонд он не хотел бы услышать скрип разболтанного рельса. «Мне совсем не нравится этот скрип», — начал он говорить своему кочегару. Затем в тысячную долю секунды, задолго до того как он договорил, тем более сумел сбросить скорость, переднее колесо стодвадцатитонного локомотива встало на рельс с вынутыми костылями. С громким звоном рельс отделился от шпал.
Освободившись от деревянных шпал, которые удерживали их на расстоянии четыре фута восемь дюймов друг от друга, рельсы разошлись. Все четыре наружных по отношению к изгибу колеса сошли со стального пути, и локомотив на скорости сорок миль в час продолжил движение прямо вперед, разбрасывая камни, расколотое дерево и сломанные костыли.
Тем, кто наблюдал за этим снизу, из рабочего поезда, показалось, будто идущий вверху товарный состав неожиданно обрел собственный разум и решил взлететь. Много лет спустя уцелевшие свидетели утверждали, что он невероятно долго парил в воздухе, прежде чем сила тяготения не взяла верх. Те, кто пришел к вере, говорили, что господь помог составу пролететь достаточно далеко, чтобы не упасть на стоящий внизу поезд с рабочими. Но в тот миг, подняв головы на страшный грохот, большинство увидело только, как локомотив «Консолидейшн-2-8-0» переваливается через край утеса и летит на них, а следом пятьдесят вагонов и платформ, как длинный черный хлыст, сметают со склона деревья и камни.
Больше всего запомнился шум. Он начинался как гром, усилился, превратившись в рев каменной лавины, и завершился — как показалось, много часов спустя — лязгом, когда рабочий поезд осыпало кусками стали и обломками дерева. Никому впоследствии не удалось забыть пережитый ужас.
Исаак Белл прибыл на место крушения через несколько часов.
Он телеграфировал Хеннеси, что, возможно, крушение — несчастный случай. Не было никаких доказательств, что Саботажник повредил рельсы. Правда, тяжелый локомотив так разворотил место катастрофы, что отличить намеренное снятие костылей от случайного повреждения было невозможно. Но отчеты железнодорожной полиции утверждали, что патрульные верхом и на дрезинах прочесывали всю местность. Маловероятно, заключил Белл, что саботажники могли незаметно добраться до пути на петле Бриллиантового каньона.
Разъяренный очередным срывом графика строительства, Хеннеси отправил Франклина Мувери, инженера-строителя, которого он вернул с пенсии ради сооружения моста через каньон реки Каскейд, осматривать место крушения, и теперь тот шел по разрушенным путям, тяжело опираясь на руку своего очкастого помощника. Мувери оказался разговорчивым стариком; он рассказал Беллу, что родился в 1837 году, когда президентом еще был Эндрю Джексон. И присутствовал на первом соединении железных дорог востока и запада в 1869 году в Промонтори-Пойнт, на Юте.
— Почти сорок лет назад. Время летит. Трудно поверить, но тогда я был моложе этого мошенника, который помогает мне идти.
И он дружелюбно хлопнул помощника по плечу. Эрик Сорс — очки в проволочной оправе, волнистые темные волосы, выразительные глаза, высокий лоб, узкий подбородок и тонкие нафабренные усы подковкой, что придавало ему вид скорее поэта или художника, чем инженера-строителя, — ответил хитрой улыбкой.
— Как вы считаете, мистер Мувери? — спросил Белл. — Это несчастный случай?
— Трудно сказать, сынок. Шпалы разнесены в щепки, больших кусков со следами инструментов нет. Напоминает крушение, которое я видел в 83-м. Цепочка пассажирских вагонов, спускавшихся с Высокой Сьерры, вложилась один в другой, как вот этот служебный вагон, прошедший внутрь товарного.
Высокий детектив и два инженера серьезно разглядывали служебный вагон, кое-как втиснутый внутрь товарного, словно кто-то наспех паковал чемодан.
— Что вы доложите мистеру Хеннеси? — спросил Белл.
Мувери подтолкнул Эрика Сорса.
— Что нам ему сказать, Эрик?
Сорс снял очки, близоруко огляделся, потом опустился на колени и внимательно осмотрел шпалу, разрезанную ведущими колесами локомотива.
— Вы верно говорите, мистер Мувери, — ответил он, — если тут и вытащили костыли, то никаких следов инструментов не осталось.
— Однако, — сказал Мувери, — едва ли старик хочет услышать, что причина в неудовлетворительном ремонте или содержании полотна.
— Конечно, мистер Мувери, — ответил Сорс, опять с хитрой улыбкой.
Белл заметил, что их дружба похожа на отношения дядюшки и любимого племянника.
— Не захочет он услышать, и что быстро идущий локомотив выявил один из недочетов, допущенных при строительстве.
— Да, мистер Мувери.
— Основа инженерного дела, мистер Белл, это компромисс. Мы уступаем в одном, чтобы добиться другого. Если строить слишком быстро, сооружение получается непрочным. Строить слишком тщательно — никогда не закончишь.