Он проделал то же самое со второй рукой Рондхейма, с мрачным удовлетворением заметив, что глаза противника открыты и смотрят в пустоту: зрачки расширились, глаза остекленели от шока.
— А это за Тиди Ройял.
Двигаясь, как автомат, Питт развернул тело Рондхейма ногами в другую сторону, и прижал их, как и руки, к помосту. Мыслящая, способная к переживаниям часть сознания Питта выключилась. Оставалось только то, что контролировало движения и заставляло работать руки и ноги. Внутри, в избитом, изрезанном и отчасти опустевшем убежище, продолжала бесперебойно работать машина. Смертельная усталость и боль отошли на второй план, забытые до того мгновения, когда мозг вернет себе полный контроль.
Питт прыгнул на левую ногу Рондхейма.
— Это за Сэма Келли.
Рондхейм закричал, но захлебнулся криком. Остекленевшие серо-голубые глаза смотрели снизу на Питта.
— Убей меня, — прошептал Рондхейм.
— Даже если ты проживешь тысячу лет, — мрачно ответил Питт, — тебе все равно не расплатиться за боль и страдания, которые ты причинил. Я хотел, чтобы ты знал, каково это — чувствовать боль, когда раскалываются кости, неподвижно лежать и смотреть, как это происходит. Мне бы следовало сломать тебе позвоночник, как ты сломал его Лилли, и любоваться, как ты гниешь в инвалидном кресле. Но это лишь мечты. Тебе предстоит суд, Оскар, он будет длиться несколько недель, а то и месяцев, но нет на свете жюри, которое вышло бы из совещательной комнаты, не вынеся тебе смертного приговора. Нет, я не окажу тебе услугу, убив тебя. А вот это за Вилли Ханневелла.
Питт не улыбался, и в его темно-зеленых глазах не было удовлетворенности. Он прыгнул в четвертый, последний раз, и ужасный, хриплый, болезненный крик пронесся над палубой корабля, отразился эхом от стен павильона и медленно стих.
С ощущением опустошенности, почти печали Питт сел на крышку люка и посмотрел на истерзанную фигуру Рондхейма. Зрелище было не из приятных. Ярость нашла выход, и он, чувствуя себя опустошенным, ждал, когда легкие и сердце заработают нормально.
Он все еще сидел так, когда на палубу вбежали Киппманн и Лазард в сопровождении группы людей из службы безопасности. Они ничего не сказали, сказать было нечего — по меньшей мере в течение шестидесяти секунд, пока им не стало ясно, что сделал Питт.
Наконец Киппманн нарушил молчание.
— Грубовато вы с ним обошлись, вам не кажется?
— Это Оскар Рондхейм, — как-то неопределенно ответил Питт.
— Вы уверены?
— Я редко забываю лица, — ответил Питт. — Особенно тех, кто избивает меня до смерти.
Лазард обернулся и посмотрел на него. Губы его скривились в сухой усмешке.
— Я, кажется, сказал, что вы не в форме для рукопашной?
— Простите, что не добрался до Рондхейма до того, как он начал стрелять, — сказал Питт. — Он кого-нибудь ранил?
— Кастиля в руку, — ответил Лазард. — После того как мы уложили двух клоунов на заднем сиденье, я повернулся и увидел, как вы играете в Эррола Флинна на мостике. Я понял, что мы еще не избавились от опасности, поэтому бросился на семью впереди и сбил их на дно. То же самое произошло с нашими гостями из Южной Америки.
Киппманн улыбнулся и потер синяк на лбу.
— Они решили, что я сумасшедший, и с минуту мне приходилось туго.
— Что с Келли и «Хермит лимитед»? — спросил Питт.
— Мы, конечно, арестуем Келли и его богатых международных партнеров, но шансы, что людей с их положением осудят, ничтожны. Однако правительства, которым они причинили ущерб, постараются добиться возмещения. Негодяям придется заплатить такой штраф, что, вероятно, флот сможет построить новый авианосец.
— Небольшая цена за причиненные ими страдания, — устало сказал Питт.
— Тем не менее цена, — заметил Киппманн.
— Да… да, верно. Слава Богу, мы их остановили.
Киппманн кивнул Питту.
— Мы должны поблагодарить вас, майор Питт, за то, что вы показали всю опасность «Хермит лимитед».
Лазард неожиданно улыбнулся.
— Я хочу первым выразить благодарность за ваши действия Горация-на-мосту. [28] Если бы не вы, мы бы с Киппманном не стояли тут. — Он положил руку на плечо Питту. — Скажите-ка кое-что. Мне очень любопытно.
— Что именно?
— Как вы узнали, что пираты на мосту настоящие, а не манекены?
— Как сказал один человек, — небрежно ответил Питт, — мы сидели на мосту глаз к глазу, и я готов был поклясться, что тот парень моргнул.
Был приятный южно-калифорнийский вечер. Дневной смог рассеялся, и холодный западный ветер принес в сад отеля «Диснейленд» сильный, чистый запах Тихого океана, смягчая боль ран и ушибов Питта и успокаивая его сознание перед предстоящей встречей. Питт стоял молча, глядя, как стеклянная кабина лифта спускается вдоль здания.
Лифт загудел, остановился, двери открылись. Питт почесал глаз и опустил голову, скрывая лицо от молодой пары; мужчина и женщина рука об руку миновали его, смеясь, не заметив ни побитое лицо, ни руку в гипсе, подвешенную на черной повязке.
Питт вошел в лифт и нажал кнопку шестого этажа. Лифт стал быстро подниматься, а Питт повернулся и посмотрел через окно на горизонт округа Ориндж. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, глядя, как расширяется ковер огней: лифт поднялся на первые три этажа. Огни мерцали в чистейшем воздухе, напоминая ему о шкатулке с драгоценностями.
Прошло всего два часа с тех пор, как врач в парке загипсовал ему запястье и Питт принял душ, побрился и впервые с того времени, как покинул Исландию, поел.
Врач решительно требовал, чтобы он лег в больницу, но Питт об этом и слышать не хотел.
Врач строго сказал:
— Глупец. Смотрите, вы едва живы. Вам много часов назад следовало сдаться и упасть. Если не уложите свою задницу на простыни в госпитальной койке, получите первоклассный срыв.
— Спасибо, — коротко ответил Питт. — Благодарен за профессиональную заботу, но в пьесе остался еще один акт. Два часа, не больше, а потом я целиком отдам медицинской науке то, что осталось от моей бренной оболочки.
Лифт замедлил движение и остановился, дверь раскрылась, и Питт ступил на мягкий красный ковер холла шестого этажа. И остановился на полушаге, чтобы не столкнуться с тремя людьми, ожидавшими лифта.
В двоих он узнал агентов Киппманна. Третий, посередине, с поникшей головой, несомненно, был Ф. Джеймс Келли.
Питт стоял, преграждая им путь. Келли молча поднял голову и пустым взглядом, не узнавая, посмотрел на него. Наконец Питт нарушил неловкое молчание.