Долговязый говорил быстро, с марсельским акцентом, немного проглатывая окончания и сокращая местоимения, так что Владу пришлось с минуту приноравливаться, дабы разобрать суть. Он привык к почти классическому канадскому диалекту и разбирал только две трети разговора. К счастью для биолога, капрал был родом из Лиона и произносил слова четко и немного растянуто.
Старший по званию пожурил солдата за небольшое опоздание, отпустил какую-то непонятую Рокотову шутку про «курочку» [66] и престарелого мсье, похлопал рядового по плечу и вместе с ним вышел со склада, не забыв вновь поставить дверь на сигнализацию.
«А вы, батенька, изрядный служака и педант… Так, и что мы имеем? Вернутся они в три. Отвезти продукты и воду к ужину. До этого времени склад в полном моем распоряжении, — Влад выбрался из под брезента и вышел на середину помещения, — но если дверь опять запрут, то я тут зависну до утра. А в светлое время суток появляться на чужой базе может только полный идиот. Коим ты, собственно, и являешься…»
Биолог прошелся взад вперед и остановился у пирамиды поставленных друг на друга бочек.
«Даже воду привозят, не берут из общей системы. Отравиться, что ли, боятся? Так поставьте фильтры, и все дела… Эти бочки — на вечер. Если считать по три раза в день, то выходит… Раз, два, три, четыре… Пять в ряду, три в высоту… Шестьдесят бочек на три — сто восемьдесят. А их тут штук пятьсот. Итого — на три дня осталось. Потом снова привозить… Конечно, можно попытаться выскользнуть тем же путем, как я сюда попал, но что-то мне подсказывает порочность сей мысли. Грузовики сюда не заезжают, останавливаются у входа. Что логично — в замкнутом пространстве быстро от выхлопных газов гикнешься… не вариант. А что тогда вариант? Сидеть тут и ждать, когда меня или обнаружат, или базу расформируют? Я ж не крыса… Крыса-крыса-крыса… Постой! А как тут с ними справляются? Естественно, ядом. А где яд? Была же у меня светлая мысль об отравленных ловушках… Та-ак, — Влад обвел взглядом полки с картонными коробками, — совсем рядом с пищей яды не хранят, но и недалеко. Главное, чтобы он оказался на складе, а не кончился или еще что…»
Через полчаса поисков Рокотов обнаружил плоскую коробку с мешочками, в которых белел кристаллический порошок. На упаковках с обеих сторон грозные надписи предупреждали об опасности попадания вещества на слизистую оболочку и в пищу. Ниже мелким шрифтом шел пояснительный текст и приводилась химическая формула.
"Тэк-с, хлорид бария. То, что доктор прописал… Без вкуса, без запаха, как китайская консервированная сосиска. Помереть не помрут, но животиками помучаются изрядно. Однако барий плохо растворим… Осядет на дно бочки, и никакого эффекта. — Рука прошлась по коробкам и вытащила одну. — А вот то, что нам поможет! В смеси с этой штукой [67] гражданин Хлорид Бария и растворится в лучшем виде, и усвоится организмом, и даст симптомы часа через два после применения… Химия — великая вещь! Хорошо, что я не сачковал, а посещал лекции. Глядишь, и университетские знания нет-нет, да и пригодятся…"
Влад подбросил в руке упаковку крысиного яда.
"По полпачки на бочку… [68] Больше нельзя, иначе тут одни трупы к утру будут. А мне что то не хочется травить лягушатников до смерти. Пусть живут. Задача — создать панику. Когда они примутся метаться по территории, я в суматохе и ускользну. Массовое отравление — вещь сильная…"
Рокотов скрутил крышку с первой бочки и всыпал в нее перемешанную на картонном листе смесь. Взболтал длинной палкой, от которой отсоединил швабру, и остался доволен. Хлорид бария растворялся как надо.
На все шестьдесят бочек он убил три часа и закончил за сорок минут до прихода капрала с водителем. Пустая коробка из-под отравы отправилась в контейнер с мусором, ручка была насухо вытерта брезентом и вновь насажена на щетку, а хитроумный отравитель скрылся в углу ангара.
Водитель опять опоздал.
Капрал отругал его уже более раздраженно и пообещал назначить взыскание. Солдат воспринял слова Летелье безразлично. Жизнь на базе текла столь рутинно, что даже наказание было чем-то вроде развлечения.
Мирьяна Джуканович вышла из отпуска на три дня раньше. Ей не сиделось дома, вынужденное безделье претило активной натуре черноокой сербки.
Теперь, чтобы попасть на работу, ей приходилось пройти всего-то пару кварталов, свернуть за угол и спуститься в бомбоубежище, где после разрушения Белградского телецентра помещалась ее студия. В монтажных и павильонах осталось не больше половины прежних сотрудников — при взрыве двух ракет, обрушивших здание в центре столицы, погибли почти все ее друзья.
После поездки на границу с Косовом Мирьяна изменилась.
Стала задумчивой, более плавной в движениях, реже смеялась, иногда могла часами сидеть, уставившись в одну точку и не замечая ничего вокруг себя. Коллеги не донимали ее вопросами, считая неприличным вмешиваться в жизнь журналистки, и только самые ее близкие подруги знали, что Мирьяна в своих мечтах шагает рука об руку с русским парнем по имени Владислав, который ушел в неизвестность, но твердо пообещал приехать после окончания войны.
Мирьяна сама от себя такого не ожидала.
Да, ей приходилось влюбляться, по молодости она могла крутить одновременно по три романа, втихомолку хихикая над незадачливыми ухажерами, каждый из которых считал себя единственным и неповторимым. Почти все девушки проходят через такой период, и многие увлекаются и порхают эдак лет до сорока пятидесяти. Мирьяна считала подобный образ жизни нормальным.
Но чтоб так!..
За четыре дня и три ночи!
Втрескаться по уши в человека, знакомство с которым началось с обморока!
Который вместо приветствия сунул под ребро дуло пистолета!
И который не позволил ей сделать ни одного своего снимка, даже на память!
Мистика…
Хорошо еще, что Владислав ответил взаимностью.
А то Мирьяна умерла бы со стыда, если бы получила вместо поцелуя на свое вынужденное (а ведь вынудил, гад, первой признаться в любви!) признание какую-нибудь шуточку из богатого, надо думать, лексикона.
К счастью, все произошло по взаимному согласию и желанию.
Мирьяна вздохнула и посмотрела в окно.
Где находится ныне ее суженый-ряженый, даже догадки не было. Простился, усадил на поезд, жестко отклонил предложение о помощи, чмокнул по-братски в щеку и был таков! Растворился в толпе провожающих экспресс из Блажево на Белград, только мелькнула вдалеке пятнистая куртка.
И уже больше месяца ни слуху ни духу…
Перед самой посадкой в вагон сказал только, что он как Карлсон, который обязательно возвращается. Потом хмыкнул, ввернул что-то про какого-то Энгельсона и нежно шлепнул Мирьяну чуть пониже спины.