Тогда можно ждать чего угодно – хотя бы массированной акции, вторжения не одиночек, но целых боевых групп. Можно скрыться в лесах, но это бегство, поступок слабого, и если кто-то бежит, то, в конечном счете, его все равно настигают. С них станется и лес зажечь, и химией его обработать.
Готовь сани летом. Надо их упредить. Этого ликвидатора не стоит, пожалуй, ставить на место Макарыча. Зачем размениваться на такие пустяки? Это даже смешно и нелепо – Макарыч. Пускай стучит из самой цитадели. Но прежде надо завершить посвящение, приобщить агента к настоящему делу.
…Занимался рассвет. Небо над угрюмым лесным массивом побледнело, испуганные звезды поблекли, и то же самое произошло и с луной, постепенно входившей в силу. Робко пискнула какая-то живность, пролетела муха. Ближе к околице заголосил петух.
Ликтор усмехнулся: все эти россказни о петухах и их способностях к экзорцизму – абсолютный бред. Ни разу еще не было, чтобы петух своим криком помешал ему или той нечисти, с которой он вступал в общение.
Протодьякон, понятно, считал иначе, на лице его обозначилось облегчение. Да, старые установки так сразу не вытопчешь… Ему, конечно, не по себе от недавнего вынужденного соседства с демоном, да и вообще на беднягу свалилось слишком много чудес. Для него привычнее и естественно цепляться за дикие суеверия…
Сам Ликтор оставался человеком науки.
– Ну, довольно, полюбовались – и будет, – Ликтор решительно встал. – Ступай-ка поспи чуток, почти всю ночь колобродили.
Протодьякон помотал головой:
– Выспался уже, хватит.
– Что ж, больше и глаз не сомкнешь никогда? – усмехнулся Ликтор. – Ты же боец, лучший из лучших, – правильно? А тут засбоил. Ступай, говорю тебе. Покуда я рядом, тебе ничто не грозит.
– У тебя камеры понаставлены, – кивнул Пантелеймон. – Только монитор накрылся.
– Не твоя забота. Налажу запасной, я – человек хозяйственный.
«Человек?!» – машинально переспросил его Пантелеймон, но вслух ничего не сказал.
Рассудив, что Ликтор говорит дело, и не видя непосредственной опасности для себя, он вернулся на свое разоренное ложе и через полминуты уже забылся сном.
На сей раз он спал безмятежно и пробудился только к полудню.
* * *
Пробуждение показало протодьякону, что Ликтор, похоже, проникся к нему полным доверием.
Ибо Ликтора нигде не было видно, Пантелеймон остался один.
То есть он волен был беспрепятственно хозяйничать в избе, обыскивать ее, заглядывать в закутки, с которыми еще не ознакомился.
Челобитных чувствовал себя разбитым и невыспавшимся. Все тело ломало, голова налилась тяжестью. Болели челюсти, не забывшие ночной трансформации; солнце, пробивавшееся в окошко, раздражало своим пыльным светом и слабым отвратительным теплом.
Иллюзия порядка в горнице разрушалась тем обстоятельством, что и не было, в общем-то, ничего, что можно было привести в беспорядок. А так – обычное свинство с крошками и пятнами-лужицами на столе.
Долг побуждал Пантелеймона наплевать на доверие – точнее, злоупотребить им и все-таки подвергнуть жилище Ликтора тщательному досмотру.
Но первым делом он убедился, что хозяин и вправду ушел. Вышел во двор, заглянул в сараюшку, в сортир – никого. Выглянул на улицу – полное безлюдье.
Уверившись в своем одиночестве, протодьякон вернулся в дом и сразу направился к сундуку. Внимательно изучил его, прежде чем открыть: искал волоски да нитки, специально оставленные хозяином на случай досмотра. Ничего такого он не нашел, откинул крышку – действительно: внутри, рядом с первым, расстрелянным, находился второй монитор.
Подивившись запасливости и технической оснащенности Ликтора, протодьякон извлек оба монитора и долго рассматривал, вертел. Ничего особенного он, как и ожидалось, в мониторах не обнаружил. Изучил процессор – с тем же результатом. Знакомство с файлами отложил на закуску. Посмотрел, куда ведут провода, спустился в подпол.
Светя себе фонарем, Пантелеймон недовольно озирался среди банок с соленьями и бутылей с самогонкой. Нашел генератор, потревожил огородный инвентарь, перерыл какое-то вонючее тряпье – ничего интересного.
Он выбрался из подпола и снова взялся за жилые комнаты. Он полубессознательно искал снадобье, которое вколол ему Ликтор; впрочем, его устроил бы даже рецепт. Но именно этого в доме и не оказалось, так что протодьякон резонно заключил, что самое важное Ликтор, видимо, прихватил с собой. Не нашлось даже шприца!
Челобитных подумал, что новоприобретенный коллега отправился в леса, а снадобье взял для превращения, намереваясь показать дьяволам «кузькину мать». Не исключено, что он просто-напросто прихватил именно то единственное, что могло представлять для протодьякона интерес.
Может, что-то скрывал, а может, попросту опасался, что протодьякон соблазнится и вколет себе новую дозу.
Пантелеймон чувствовал, что подобные опасения Ликтора имели под собой реальное основание.
Он еще не попал под власть синдрома абстиненции, но догадывался, что это лишь вопрос времени. Внутренние органы сигнализировали ему о том, что на это зелье можно легко и очень даже быстро подсесть.
Интересно, подсел ли сам Ликтор? Без снадобья он выглядел на удивление бодрым… или протодьякону известны еще не все свойства зелья? Возможно, при систематическом употреблении к нему привыкаешь и в дальнейшем уже оборачиваешься волком по собственной воле, в любой момент. А потом – опять принимаешь облик человека. И сама кровь твоя превращается в некую неведомую субстанцию.
Обшарив избу сверху донизу и не найдя ничего для себя стоящего, Челобитных со вздохом вернулся к компьютеру. В нем была последняя надежда. Все серьезное наверняка запаролено, но протодьякон кое-что смыслил в хакерстве. Виртуозом, конечно, он не был, однако попытать счастья стоило.
Было странно смотреть, как в этой глухомани, под завязку набитой древней чертовщиной, вспыхивает экран и сообщает, что операционная система – та же, что в больших городах, – готова к работе.
Вход не был защищен, Пантелеймону послушно явились хорошо знакомые папки. Сплошь стандартные, от производителя, и только одна создана пользователем.
Вот тут уже и вправду был пароль; Челобитных понадобилось около получаса, чтобы с ним справиться. Он полностью погрузился в свое занятие и перестал обращать внимание на происходившее вокруг. Впрочем, вокруг ничего не происходило. Разве что за окном вдруг обозначилась жизнь: какой-то пропойца-оборванец, скупо матюкаясь, гнал по направлению к выгону с пяток уцелевших коров.
Коровы то и дело останавливались, чтобы урвать себе клок-другой пыльной травы; они были весьма тощими и наглядно демонстрировали плачевную убогость зуевской жизни.
На этот шум протодьякон отвлекся и даже устремился было, чтобы – проформы ради – пообщаться с аборигеном, но передумал, отложил на потом. Неизвестно, представится ли ему другая возможность порыться в файлах Ликтора?