Семь больше пяти.
И явно больше трех или четырех.
Горцы не мелочатся.
Шиманадзе набрал сто целых и три сотых процента голосов. Его противники все вместе набрали еще двадцать. На лишние проценты вежливые европейские наблюдатели закрыли глаза. Когда молодая республика, расположенная в стратегической близости от границ России, стремится войти в НАТО, мелкие несуразицы принято не замечать.
Да и что такое двадцать с лишним процентов!
Всего одна пятая от целого.
Пшик, фитюлька по сравнению с глобальными интересами цивилизованного мира…
– И последнее, – посол США в Тбилиси прекрасно говорил по-грузински с мягким сванским прононсом. – Русские базы.
Шиманадзе вяло махнул рукой.
– Дело решенное…
– Президента интересуют сроки, – посол продолжал гнуть свою линию.
– До конца этого года.
– Все?
– Две из четырех. Там не проработан вопрос о боевой технике…
– Ну-у, мы же с вами обсуждали эту тему, – посол растянул губы в улыбке. – Соединенные Штаты обеспечат вашу армию всем необходимым. По стандартам Североатлантического Альянса. Кредитная линия будет открыта на срок до пятидесяти лет.
«Столько мне не прожить, – с тоской подумал грузинский лидер. – А хотелось бы…».
– Я подниму вопрос о базах на встрече в Ялте, – после недолгого раздумья пообещал Шиманадзе.
– Это только через две недели, – возразил посол.
– Раньше никак, – глава мандаринового государства слабо качнул головой. – К тому же сейчас неподходящее время. Вы же знаете, что произошло…
– Как раз сейчас русские будут посговорчивее, – американец подавил в себе раздражение. – Проявите сочувствие, а вскользь решите проблему баз. С нашей стороны мы вам гарантируем, что сложностей не возникнет. Вам достаточно лишь привезти с собой необходимые документы. Подписи будут поставлены.
– Накладок не будет?
– Нет.
– Хорошо, я сегодня же свяжусь с Москвой, – умирающим голосом произнес Шиманадзе.
В дверях появился сотрудник охраны с маленьким подносом в руке.
Время принимать лекарства.
Посол США тактично откланялся, отметив про себя, что Эдуард Амбросиевич с каждым днем выглядит все хуже и хуже. Пора начинать подыскивать ему достойную замену из числа молодых грузинских политиков и дать задание резиденту ЦРУ представить личные дела кандидатов.
Причем в самые ближайшие дни.
* * *
Миша Чубаров сбросил с плеч поклажу и с блаженной улыбкой уселся рядом с Соколовым.
Казаки вскарабкались на хребет и подошли к финальному рубежу перед атакой. До аула, где предположительно могли содержаться заложники, оставалось около девяти километров. Отряду предстояло спуститься к узкой речушке, зажатой между голых валунов, миновать заболоченный лесок и взойти на пологую гору, где рассеяться на несколько групп и брать село штурмом с разных сторон.
«Легко сказать, – подумал Рокотов, расположившийся чуть в отдалении от остальных и рассматривающий залитую светом луны долину через оптику мощного бинокля, – но гораздо труднее сделать… Эх, русский авось! Ведь, по большому счету, у ребят боевого опыта вообще нет. Одно желание поквитаться. Понять-то их можно, но что дальше? Одна надежда на внезапность нападения и на плотность нашего огня. Оружие у нас хорошее, дальнобойное. Однако у Чичиков преимущество в том, что это их родная деревня. Они в окрестностях каждый камень знают… Значит, основная задача – не дать им рассредоточиться и выйти к нам в тыл. Соответственно, мочить всех. И сразу. Да уж, перспективочка! Кавказская Хатынь получается… Там, небось, две трети жителей – женщины и дети. С ними что делать? Во я влип! Пойти исповедаться, что ли? Благо батюшка имеется. Отпустит грехи… Кстати, о батюшке. Ему ж саном запрещено кого бы то ни было убивать…»
– Отец Арсений! – негромко позвал Владислав. – Будьте любезны, подойдите ко мне.
Священник отделился от отдыхающих казаков и присел рядом с биологом.
– Вот что, батюшка, – Рокотов говорил очень тихо, так, чтобы не потревожить остальных. – У меня возникли вопросы. И к вам лично, и по существу дела.
– Слушаю, – отец Арсений наклонился поближе к собеседнику.
– Вопрос первый – вы отдаете себе отчет в том, что нам придется сделать?
– На все воля Божья…
– Это не ответ, – Владислав был готов к подобному повороту разговора. – Я и сам большой демагог, поэтому попрошу высказываться по существу. Вы способны убить человека?
– Если это подонок – да.
– А если нет? Если это женщина или ребенок?
– Не смогу, – признался священник.
– Вот именно, – Рокотов нахмурился. – То есть, палить из своего гранатомета в окна домов вы не будете?
Отец Арсений задумался.
При подготовке боевого похода вопросы этики никак не прорабатывались и возникли всего за несколько часов до того момента, после которого ничего изменить будет уже нельзя. В бою не до сортировки противника.
– Я не знаю, что ответить…
– Этого я и боялся, – констатировал биолог. – Я не хочу вас обидеть, но вы понимаете, что являетесь нашим слабым звеном?
– Теперь да. Но ведь и вы, Владик, и остальные…
– То-то и оно, – Рокотов медленно вытащил сигареты. – Недодумали… А теперь поздно. Рассчитывать на то, что в ауле одни мужчины, не приходится. Назад тоже не пойдешь… Вот и ломаю голову. Играть в благородство чучмеки не будут, как раз постараются прикрыться малолетками и своими бабами. Это известно. С женщинами, кстати, вопрос ясен – они не меньше мужиков виноваты. Как гордые горянки с заложниками обращаются, наслышан, – Влад чиркнул зажигалкой и прикурил, опустив голову. – А вот дети малые… У нас вооружение мощное, одна граната в окно – и кранты всем, кто в доме.
Отец Арсений помассировал себе переносицу.
– Я должен был это предвидеть…
– Ничего вы не должны были! – отмахнулся Рокотов. – Это мой прокол. Я планировал операцию. Теоретически этот вопрос ставился, даже кратко оговаривался, но сейчас мы находимся в двух шагах от его практического исполнения. И мне, честно сказать, не по себе…
– Бог дает нам право выбора.
– Только выбор мы сами должны сделать, – Владислав сплюнул на песок. – Вот ведь какая штука! И, что бы мы ни выбрали, все равно плохо. Вперед пойдем – придется народ крошить направо и налево, назад – людей в плену бросим. Куда не кинь, всюду клин.
– Мы еще точно не знаем, здесь ли Ираклий и Митя, – вздохнул священник.
– Не питайте иллюзий, батюшка. Здесь они, здесь. Брюхом чую…
– Но что же все-таки делать?