Мадлен извинилась и вышла в туалет.
Восседая на розовом унитазе и стараясь не смотреть на улыбающегося Клинтона, она перебрала в голове все те мысли, которые ей вдалбливал Збигнев. Основная заключалась в следующем – Россию надо уничтожить как государство и приложить максимум усилий, чтобы русские больше друг с другом не объединялись. Пусть живут в своих восьмидесяти резервациях и добывают полезные ископаемые. Для этого достаточно двадцати пяти миллионов человек.
Дальний Восток должен отойти к Японии, Карелия и Северо-Запад – к Прибалтике и Польше, южные области достанутся Украине.
Только в этом случае США, Европа и Израиль вздохнут спокойно.
Но без боя русские не сдадутся.
Поэтому нужен нестандартный ход, чтобы ведущие кремлевские чиновники захотели бы укрупнить регионы. Деньгами тут все не решить. Невыгодно. На подобную операцию придется угрохать триллионы долларов.
А у США их нет. Долларовая пирамида и так уже держится исключительно за счет сложнейших связей между инвесторами, биржами и взаимными обязательствами кредиторов. Вырвав из нее кусок хотя бы в пятьсот миллиардов, можно обрушить все строение…
Не вставая, Олбрайт дотянулась до стаканчика с водой на краю раковины и запила таблетку «тайленола». Через десять минут противная тяжесть в животе должна была окончательно исчезнуть.
– Следует подбросить эту идею в прессу, – заявила Мадлен, усаживаясь в свое кресло.
– Какую именно идею? – Тэлбот за время отсутствия мадам немного отвлекся.
– Об укрупнении регионов.
– Это несложно…
– Важно, чтобы русские ничего не поняли, не просчитали последствий. У нас ведь есть надежные контакты в их администрации, – полувопросительно заявила Госсекретарь.
– Безусловно…
– Вот и надо их активизировать. – У русских теперь новый Секретарь Совета Безопасности…
– Я о нем слышала. Вы не пробовали привлечь его на нашу сторону?
– Даже пытаться не буду. Он агентурист, мигом расшифрует наших людей. У меня иное предложение.
– Изложите.
– Подбросить ему эту идею через одного не засвеченного в связях с нами политолога-экономиста. Они давно дружат, и поэтому предложение будет воспринято серьезно. Подбросить и забыть… Причем больше эту тему «наш друг» обсуждать не будет ни при каких обстоятельствах.
– Что нам дает такая акция?
– Формирование идеи. Этот молодой Секретарь перспективен. Он, естественно, по роду своей прошлой деятельности знает о меморандуме Бжезинского. Но он сторонник формирования жесткой системы управления государством. И в отрыве от меморандума и при условии грамотного поведения «нашего друга» способен данную идею воспринять.
– Наш человек когда-либо использовался в работе?
– Нет. Только косвенно…
– Тогда почему вы уверены, что он справится?
– Он человек разумный и осторожный. Его общие прогнозы развития России верны на восемьдесят-девяносто процентов. Финансисты и политики к его словам прислушиваются. Кроме того, в идее создания крупных федеральных образований ничего предосудительного нет. Наоборот – внешне все выглядит наилучшим образом. И даже может пойти во благо. Но это при условии, если мы не сориентируем исполнителей на определенные действия…
– Дать положительную вводную, а затем на полпути аккуратно подкорректировать направление процесса? – задумчиво произнесла Госсекретарь. – Вы знаете, а ведь это может сработать…
– Вероятность успеха велика. На среднее звено русских чиновников у нас есть великолепные рычаги давления. Практически сто процентов из них имеют собственность и счета в цивилизованных странах. Перекрыть им кислород нам не составит никакого труда. Естественно, я говорю о тех, кто имеет достаточный вес для решения оговариваемой задачи. Мелочь крутится внутри России, но никакого серьезного вреда осуществлению подобных операций они нанести не в состоянии. А два-три идеалиста и русофила ничего испортить не смогут. Я даже не уверен, что в Москве такие найдутся. Наша политика последних десяти лет привела к тому, что так называемые «русские патриоты» забились в свои норки и не кажут оттуда носа. Чтобы не быть обвиненными в национализме и антисемитизме. Это не Белоруссия, где засел Лукашенко со своей камарильей.
– Там все скоро будет по-иному, – ухмыльнулась Мадлен Олбрайт.
Строуб Тэлбот знал, что она имеет в виду, и тоже расплылся в улыбке.
* * *
Влад пересек площадь по диагонали и нашел то место, где в первый раз почувствовал чей-то неприязненный взгляд себе в затылок.
Остановился и сделал вид, что никак не может прикурить.
«А ведь я ошибся, – Рокотов незаметно для окружающих внимательно осмотрелся. – Неудобство я ощутил возле этого столба. Плюс-минус метр… Но ведь со стройки не видны ступени Дома Правительства. Соответственно, это не снайпер. Тогда кто? – биолог сделал несколько шагов. – Жилые строения справа, стройка слева… Если смотреть из жилого дома, то виден лишь участок тротуара и угол госучреждения. Смысл их контролировать? Только на тот случай, если требуется не допустить к центральному входу какую-нибудь нежелательную персону. Однако сие никак не вписывается в подготовку теракта. У исполнителей не может быть задачи устранить кого-то еще помимо цели… Условному „наблюдателю“ я не понравился. Почему? Шел себе спокойно, никому не мешал. На сотрудника управления охраны я не похож. Может, слишком активно озирался по сторонам? Так это не повод… Бели обращать внимание на каждого, кто немного отличается от обычного, спешащего по своим делам прохожего, никаких нервов не хватит. Тем более что сейчас меня никто не пасет… Пост госохраны временным не бывает… А если сектор наблюдения не здесь, а на противоположной стороне улицы? Но там только тротуар у забора. За забором – стройка…» Владислав прошел по зебре пешеходного перехода и свернул в сквер.
Выбрав незанятую скамейку в тени деревьев, он уместился на ней с развернутой газетой в руках и продолжил анализ ситуации.
«Предположим, что снайпер выбрал позицию за забором. Ничего принципиально невозможного в этом нет. Расстояние до цели – от двухсот до двухсот пятидесяти метров. Хороший стрелок не промажет. Лука будет выступать явно с возвышения, так что выцелить его можно. Но вмешиваются побочные факторы… Во-первых, сами демонстранты. Они вечно таскают с собой плакаты, знамена и другую лабуду. Обзор может быть наглухо перекрыт. Договоренность с митингующими о том, что те обеспечат стрелку директрису выстрела – абсурд. Если вдруг часть плакатов и знамен резко опустится, образуя некий коридор, бодигарды положат Луку на землю за полсекунды… Во-вторых, воздушные потоки. Над толпой возникают хитрые аэродинамические завихрения. Снайперам это известно, поэтому все стараются стрелять не снизу вверх, как в рассматриваемом случае, а наоборот. Даже на такой небольшой дистанции пуля может немного отклониться. Голова у Луки не метр в диаметре. А бить нужно именно в голову. Тело-то будет скрыто трибуной. Возможно, пуленепробиваемой… В-третьих, вазомоторика самого Президента. Лука – человек эмоциональный, спокойно на месте не стоит. Особенно если толкает речугу перед оппозицией. Он явно будет махать руками и отклоняться то в одну сторону, то в другую. Двести метров пуля проходит за одну треть секунды. В этот отрезок времени голова мишени может уйти в бок сантиметров на шесть-семь, если не десять. К тому же стоит учитывать дискретность человеческого зрения. [Глазной нерв передает сигналы в мозг не постоянно, а порциями (картинками) с задержкой примерно в одну десятую секунды. Так что человек воспринимает мир фрагментарно]. Снайпер – не робот… В-четвертых, служба охраны. По выставленному стволу или блику от оптики врежут тут же с нескольких сторон. У снайпера может элементарно не хватить времени на прицеливание….Так что вероятность успеха мероприятия минимальна. Я бы даже сказал, что катастрофически минимальна. И организаторы не могут всего этого не предусмотреть. Однако они не останавливают процесс… Или отказались от этой затеи? Нет, не похоже… Слишком много наворочено за последние дни. Ракеты, стоматолог, этот Кролль со своей радиостанцией…» На скамеечку напротив Влада уселись двое – громила с бритой головой и бутылкой пива и невысокий парень, потягивающий через соломинку сок из высокого картонного стакана. Судя по их поведению и фразе верзилы «Ну, блин, и жарко тут у бульбашей!», парни были приезжими. До них было метров семь, и биолог прекрасно слышал, о чем они беседовали. Причем прононс был петербургским.