— Ведутся ли такие работы у нас? — спросил Оутс.
Броган кивнул.
— Наш проект называется „Глубина“; развивается он в том же направлении.
Оутс на мгновение схватился за голову, потом повернулся к Эммету.
— По-прежнему никаких сведений о Винсе Марголине, Ларимере и Моране?
Эммет казался смущенным.
— К сожалению, вынужден сказать, что их местонахождение неизвестно.
— Как вы считаете, Луговой осуществил вмешательство и в их мозг?
— Не думаю, — ответил Эммет. — На месте русских я держал бы их в резерве на случай, если президент не будет вести себя как запрограммировано.
— Его мозг мог ускользнуть от их влияния и действовать независимо, — добавил Броган. — Операции на мозге — все еще наука не точная. Невозможно предсказать его дальнейшие поступки.
— Конгресс не станет этого ждать, — сказал Мерсье. — Конгрессмены подыскивают место, где бы собраться начать процедуру импичмента.
— Президент это знает, и он не глуп, — ответил Оутс. — Всякий раз как члены конгресса собираются на заседание, он будет посылать войска на разгон. За ним армия, и устранить его невозможно.
— Если учесть, что президент действует буквально под диктовку недружественной державы, Меткалф и остальные члены Комитета начальников штабов не станут его поддерживать, — сказал Мерсье.
— Меткалф не станет действовать, пока мы не представим неопровержимые доказательства, что мозг президента под контролем, — говорил Эммет. — Но я подозреваю, что и сейчас он ждет лишь удобной возможности, чтобы встать на сторону конгресса.
Броган глядел озабоченно.
— Надеюсь, он не слишком промедлит.
— Итак, все сводится к тому, что мы вчетвером должны попытаться нейтрализовать президента, — размышлял Оутс.
— Вы проезжали сегодня мимо Белого дома? — спросил Мерсье.
— Нет. А что?
— Похоже на военный лагерь. На каждом дюйме военные. Говорят, президент ни для кого не доступен. Сомневаюсь, что даже вы, господин секретарь, можете войти через передний вход.
Броган немного подумал.
— Дэн Фосетт по-прежнему внутри.
— Я говорил с ним по телефону, — сказал Мерсье. — Он слишком решительно возражал президенту. Я понял, что теперь он в Овальном кабинете персона нон грата.
— Нам нужен кто-нибудь, кому президент доверяет.
— Оскар Лукас, — сказал Эммет.
— Хорошая мысль. — Оутс поднял голову. — Как глава секретной службы, он имеет туда доступ.
— Кто-то должен лично проинформировать Дэна и Лукаса, — подсказал Эммет.
— Я этим займусь, — вызвался Броган.
— У вас есть план? — спросил Оутс.
— Пока нет, но мои люди что-нибудь придумают.
— Пусть думают как следует, — серьезно сказал Эммет, — если мы не хотим, чтобы оправдались худшие опасения отцов-основателей.
— Это какие же? — спросил Оутс.
— Нечто невообразимое, — ответил Эммет. — Диктатор в Белом доме.
Лорен вспотела. Она никогда в жизни так сильно не потела.
Вечернее платье стало влажным и липло к телу, как вторая кожа. Маленькое помещение без окон напоминало сауну, даже дышать было трудно. Единственными удобствами были туалет и койка; тусклая лампа под решетчатым колпаком горела непрерывно. Лорен не сомневалась, что вентиляцию специально выключили, чтобы усилить дискомфорт.
Когда ее отвели на гауптвахту, она не видела никого похожего на Алана Морана. С тех пор как за ней закрыли дверь, ей не давали ни еды, ни воды, и теперь ее мучил голод. Никто ее не навещал, и она начала думать, что капитан Покофский хочет держать ее в заключении, пока она не умрет.
Наконец она решила отказаться от попыток сохранить скромность и сняла платье. И начала делать гимнастику, чтобы время шло быстрее.
Неожиданно она услышала приглушенные шаги в коридоре за дверью. Произошел короткий разговор, и дверь открылась.
Лорен схватила с койки платье и, держа его перед собой, вжалась в угол камеры.
Мужчина, проходя в низкую дверь, нагнул голову.
Он был в дешевом деловом костюме; похоже, такие костюмы уже несколько десятилетий как вышли из моды.
— Конгрессмен Смит, прошу прощения, что вынужден был поместить вас в такие условия.
— Не думаю, что я вас прощу, — вызывающе ответила она. — Кто вы?
— Меня зовут Павел Суворов. Я представляю советское правительство.
В голосе Лорен звучало презрение.
— Это пример того, как коммунисты обращаются с американскими гостями?
— В обычных обстоятельствах — нет, но вы не оставили нам выбора.
— Объясните, — сказала она, гневно глядя на него.
Он неуверенно посмотрел на нее.
— Думаю, вы и сами знаете.
— Почему бы вам не освежить мою память?
Суворов помолчал, закуривая сигарету; спичку он бросил в унитаз и не промахнулся.
— Накануне вечером, когда прилетел вертолет, первый помощник капитана Покофского видел вас возле посадочной площадки.
— И еще немало пассажиров, — ледяным тоном заметила Лорен.
— Да, но они были слишком далеко, чтобы узнать знакомые лица.
— А я, значит, была близко.
— Будьте благоразумны, конгрессмен. Вы не можете отрицать, что узнали своих коллег.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Конгрессмен Алан Моран и сенатор Маркус Лаример, — сказал он, внимательно наблюдая за ее реакцией.
Глаза у Лорен округлились, и, несмотря на удушающую жару, она задрожала. Впервые с тех пор как она попала в плен, негодование сменилось отчаянием.
— Моран и Лаример тоже здесь?
Он кивнул.
— В соседней камере.
— Должно быть, это безумный розыгрыш? — ошеломленно сказала она.
— Это не розыгрыш, — с улыбкой ответил Суворов. — Как и вы, они гости КГБ.
— У меня дипломатический иммунитет, — сказала она. — Я требую освобождения.
— Здесь, на борту „Леонида Андреева“, вы никто, — равнодушно сказал Суворов.
— Когда мое правительство узнает…
— Не узнает, — перебил он. — Когда корабль уйдет с Ямайки обратно в Майами, капитан Покофский с глубочайшим сожалением и сочувствием сообщит, что конгрессмен Лорен Смит упала за борт и считается утонувшей.
Лорен ощутила обессиливающую беспомощность.
— А что будет с Мораном и Ларимером?