Ольге Алексеевне не нужно было ничего объяснять. Подпольное предприятие находится в подвале дома на набережной Карповки, в Петроградском районе. Это большие неприятности для хозяина района. Никто не посмотрит, что он — ни сном ни духом. Нет ничего хуже, чем попасть под кампанию, как историк партии она хорошо это знала. Но одно дело, когда касается других, и совсем другое, когда себя.
«Другими» для Ольги Алексеевны были не конкретные знакомые, а бесконечная череда безликих для большинства людей партийных деятелей — погибших в партийных чистках большевиков-ленинцев. Шахтинское дело, дело Промпартии, дело Союзного бюро… Ольга Алексеевна могла продолжить список, хоть ночью ее разбуди. «Другие» погибли, несправедливо, трагично, но существовало объяснение — «ошибки». Для себя никакие объяснения не работали. Неужели его могут снять ни за что, исключить из партии? Ни за что?! Ни за что — убить?! Ведь без партии, без работы ему не жить.
— В каком состоянии дело? У ОБХСС пока что есть только информация на цеховиков, или они уже начали следственные действия? — спросила Ольга Алексеевна как юрист.
Ольга Алексеевна была хороша многим, и особенно хороша была бы на войне — в стрессовых ситуациях она ориентировалась мгновенно, и ее не нужно было утешать. Вот и сейчас только Андрей Петрович собрался сказать: «Ничего, Олюшонок, не дрейфь, прорвемся», а она уже знала, что делать.
…У двери кабинета изнывала Алена. Она уже сделала несколько подходов к кабинету, послушала — родители почему-то говорили не о ней. Ей стало скучно, и она отошла, а вернувшись, поняла, что они по-прежнему говорят не о ней, а о каком-то подпольном цехе. Приложив ухо к двери кабинета, Алена возмущенно думала: «Когда уже будет обо мне?!» Она хотела подслушать, кто пойдет в «Европейскую», а не про какие-то пусика скучные неприятности!..
— Давай спать ляжем. Ну и что, что еще нет десяти, мы почитаем и заснем, хоть выспимся один раз, — предложила Ольга Алексеевна.
— Погоди.
Андрей Петрович снял трубку стоящего на письменном столе телефона, набрал номер, коротко поговорил со своим референтом: «…Позвонишь в Дом дружбы, скажешь — Смирнова Алена прикрепляется к этой… как ее там, из Манчестера… Да, все».
— Аришу ко мне, — велел Смирнов, и Ольга Алексеевна в очередной раз восхитилась своим мужем — он целиком поглощен мыслями о подпольном цехе, но держит в голове мелкие домашние проблемы, и в который раз подумала: «Какой он у меня талантливый».
…Ариша сидела на коленях у отца.
— Аришенька, детынька, я тут подумал — я в ваши дела не вмешиваюсь. Ты сама реши, кто пойдет, ты или Алена, хорошо, зайка?.. Ты, конечно, лучше для этой английской девочки, тут учительница права, а Алена… ну, пострадает немного… Ты сама реши, а меня не вмешивай, я устал… — сказал Андрей Петрович и расслабленно прикрыл глаза.
— Ой, какой у тебя толстый живот, тебе надо худеть, пусинька! Ладно уж, пусть Алена идет. — Ариша глубже забралась на колени, обхватив руками его живот, и он, расплывшись от нежности, зашептал:
— Девочка моя, солнышко мое, зайка маленькая…
Ариша слезла с его колен, засмеялась:
— Ну, ты хитрец, пусик!.. Алена подслушивала — ты велел сказать, что она пойдет. Откуда ты знал, что я соглашусь, хитрющий?..
Девочки разлеглись на своем нелепом трехместном ложе: Ариша у стенки, Нина на своей кровати, Алена в центре, чтобы контролировать всех. Спать не собирались, было еще слишком рано, просто валялись и болтали.
— Смешно… Мы только что сами решили, что ты идешь, а он уже позвонил… Смешно, — сказала Ариша.
— Тебе смешно, а мне обидно, тебе говно, а мне повидло, — весело повторила Алена. Как только Алена получала, что хотела, она становилась милой и ласковой, а в данном случае кроме счастливого ощущения победы было еще практическое преимущество — неделя, целая неделя иностранной жизни, вместо того чтобы ходить в школу!
— Хочешь, я тебя утром причешу?.. Локоны можно навить или еще что-нибудь… волосы наверх поднять… — предложила Нина.
Сама Нина причесывалась просто — завязывала хвостик, а Алене с Аришей при случае могла сделать настоящую, как в парикмахерской, прическу. Из этой веселой троицы у нее одной, как говорил Смирнов, руки росли не из жопы.
* * *
В спальне Ольга Алексеевна последовательно приняла от мужа пиджак, брюки, галстук, рубашку, прижала рубашку к лицу и, понюхав, решила, что можно надеть еще раз — несмотря на «городское происхождение», представления о чистоте одежды у нее были вполне умеренные, — подала фланелевую клетчатую пижаму. Дождавшись, когда муж уляжется в постель, накрутила несколько прядей на бигуди, надела ночную рубашку, розовую, как бигуди, с легкомысленной оборкой по вороту, прилегла рядом.
— Ты сказал, что дело на стадии разработки, так?.. Но это информация по твоим каналам, а официально ты ничего не знаешь. Так вот что я предлагаю: ты в рамках новой линии партии высказываешь пожелание проверить райторг. Таким образом, ты в любом случае оказываешься на правильной стороне.
Андрей Петрович посмотрел на нее с нежностью — в этом вся Оля, не ахать, не говорить «как-нибудь обойдется», а решать вопросы по-деловому… Олюшонок — человек жесткий, она предлагает ему зайти вперед ОБХСС и пожертвовать директором райторга… Но и он тоже не лыком шит. Он и сам весь вечер об этом думает. Но…
— Он хороший мужик и ни в чем не виноват. Сейчас, когда все бздят и друг под друга копают, он мой… ну, соратник. Что же, мне его сдать?..
Ольга Алексеевна поморщилась от «плохих» слов — «бздят», «сдать», фу, что за терминология такая лагерная…
— Это ты ни в чем не виноват. Я согласна, это трудное решение, даже морально неоднозначное, но ты ведь только натолкнешь, а они пусть разрабатывают. Если он ни в чем не виноват — хорошо, а если найдут даже самые малейшие злоупотребления — ты сообщил о своих подозрениях.
Ольга Алексеевна не сомневалась, что муж со всем справится. Вовремя отказаться от соратника — это черта победителя, а Андрюшонок — победитель.
Андрей Петрович лежал в постели, уютно укрытый одеялом, а Ольга Алексеевна, склонившись над ним, все говорила-говорила, приговаривала… И вдруг Смирнов резко подался вперед и заорал:
— Не вмешивайся! Не в свое дело!.. — И уже спокойно добавил: — Все, иди.
Ольга Алексеевна фыркнула и неожиданным для такой солидной дамы жестом покрутила пальцем у виска, у розовой бигуди.
— Куда мне идти?.. Я лежу с тобой в постели. Ты не в своем кабинете, ты в кровати…
…Смирновы читали, отвернувшись друг от друга, каждый свое. Ольга Алексеевна взяла с тумбочки журнал «Коммунист», подержав в руке, положила обратно, наугад вытянула из стопки тонкую книжечку в желтоватой картонной обложке, на обложке крупными буквами: «XVII СЪЕЗД ВСЕСОЮЗНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ (Б)», «Партиздат», 1934 год.
На тумбочке Ольги Алексеевны лежали стенограммы съездов. Материалы I, II, III и VIII съездов в толстом томе, изданном Институтом марксизма-ленинизма в 1959 году. Стенограммы IX, X и XI съездов были изданы до войны, стенограммы XIV–XVIII съездов были почти все «настоящие», изданные последовательно с 1926 по 1939 год, — библиографическая редкость, ну и, конечно, все следующие съезды, до XXVI в прошлом, 1981-м году.