— Будь Прометеем, дай огня и… едь! — сказал он Фархаду.
Фархад передал ему разогретый прикуриватель. Мартин прикурил, помахал прикуривателем как спичкой и выбросил его в закрытое окно. Звякнув об стекло, гильза с пурпурной сердцевиной укатилась под сиденье, Мартин счастливо захохотал, приговаривая: «Так вот вы какие стеклышки у себя завели», а Фархад кинулся нашаривать прикуриватель на полу и обжег об него пальцы. Вся эта нечаянная клоунада веселила
Раздолбая до слез, и он вдруг ощутил бесконечную благодарность к Мартину за то, что тот устроил ему такой замечательный вечер. Казалось, тяготы соленой жизни позади и новая яркая жизнь, которую пришлось ждать так долго, наконец-то началась и позволила потрогать себя за краешек.
— Чува-ак! — ласково позвал Раздолбай.
— Чу-увак-человек-чумодан, — напел Мартин.
— Чувак, спасибо за приглашение!
— Чувак, дай пять!
Вместо пятерни Раздолбая Мартин шлепнул по кожаному подголовнику переднего сиденья, и на этом они тронулись в путь.
Плавный ход «Форда» укачал Раздолбая сразу. Он заснул, уткнувшись лбом в стекло передней двери, и проснулся, когда Фархад тормошил его за плечо в районе поворота на Химки.
— Куда ехать вам? Мартин Глебович велел вас до Химок доставить. Химки вот, куда дальше ехать?
Раздолбай обернулся — Мартина в машине уже не было.
«И даже велел довезти… Как же с ним все-таки классно», — подумал Раздолбай и загрустил. Ему хотелось, чтобы вечер с «Фордом», шампанским и красивыми девушками в вечерних платьях повторился как можно скорее, но, зная, как появляется и пропадает Мартин, рассчитывать на скорую встречу не приходилось.
— Передайте ему, что он мой друг. Пусть звонит чаще.
Я ему всегда рад. Здесь направо, — сказал Раздолбай Фархаду и, чтобы не заснуть снова, стрельнул у него штучку «Ту-134».
— Летим, Бегемот! — кричал Мартин, оттягивая рычажок газовой горелки и поддавая в жерло монгольфьера жаркий огонь.
— Летим! — кричал в ответ Раздолбай, бросая уголь в ревущий зев топки, установленной в углу плетеной гондолы.
Монгольфьер летел над заснеженными горами, которые в ночной полумгле казались темно-синими. Раздолбай бросал уголь изо всех сил, зная, что они с Мартином должны лететь быстро, спасаясь от настигающей их опасности.
— Догоняют! — крикнул Мартин, указывая в сторону подсвеченного луной облака, на фоне которого появились силуэты длинноклювых птиц.
Раздолбай схватил бинокль и направил его на горы — в одной из расщелин зиял чернотой железнодорожный туннель.
Он указал на него Мартину, тот рванул какой-то шнур, и монгольфьер стремительно снизился. Поток воздуха подхватил шар, и они влетели в туннель, пахнувший на них запахом болотной сырости. В отсвете пламени горелки они увидели две нитки стальных рельсов. Раздолбай обрадовался, что им удалось спастись, но впереди показались огни надвигающегося поезда. Мартин щелкнул кнопкой своего хронометра, и громкое тиканье заглушило приближающийся стук колес. Монгольфьер стал как будто призрачным. Шар превратился в клочья дыма, пламя горелки обрело вид туманности, а через полупрозрачное дно гондолы Раздолбай увидел мельтешение железнодорожных шпал. В часах Мартина была какая-то волшебная сила, и Раздолбай спокойно ждал столкновения с локомотивом, зная, что им ничего не грозит. Он даже не зажмурился, когда плоский лоб метропоезда налетел на их монгольфьер. Справа и слева промелькнули слившиеся в световые нити огни плафонов, и они рухнули на сиденье. Монгольфьер исчез. Теперь они ехали с Мартином в метро, и никто из пассажиров, сидевших напротив, не заметил их странного появления. Раздолбай с облегчением откинулся на спинку сиденья, но вдруг почувствовал отвратительную вонь — по вагону брела седая нищенка в черном пальто, с которого капала грязная жижа.
— Колдушка, — испуганно шепнул Мартин.
— Колдушка, колдушка, — пронесся по вагону благоговейный шепот.
Пассажиры присмирели, словно первоклассники на уроке. Нищенка медленно двигалась по вагону и пристально вглядывалась в лица. Когда она поравнялась с Раздолбаем, он чуть не задохнулся от резкой вони, но не подал виду, чтобы не обижать загадочную старуху. Она остановилась напротив него, наклонилась и грязными пальцами со вздутыми потрескавшимися ногтями стала расшнуровывать на нем обувь. Раздолбай замер, парализованный страхом. Действия колдушки пугали его, но еще больше он боялся оттолкнуть ее и навлечь этим неизвестные последствия. Нищенка сняла с него правый ботинок, спустила носок и больно ущипнула ногтями за ногу, содрав кожу. Выступила кровь.
«Теперь заражение!» — оледенел Раздолбай.
Увидев его кровь, Мартин оторвал ноги от пола, поднял их перед собой и начал стучать каблуком об каблук. Все пассажиры в вагоне последовали его примеру — тоже подняли ноги и стали стучать каблуками. Поднялся ритмичный шум, похожий на топот марширующей роты. Никто ничего не объяснял, но Раздолбай сразу понял, что стучать каблуком об каблук — это единственный способ защититься от зла колдушки. Он торопливо надел снятый ботинок, поднял ноги и увидел… что у него одного во всем вагоне БОТИНКИ БЕЗ КАБЛУКОВ!
Вскрикнув, Раздолбай проснулся на своем диване. Он спал прямо в одежде, но в изголовье стоял стакан с водой и лежала таблетка цитрамона, которую он успел заблаговременно приготовить, прежде чем отправился в полет на монгольфьере. Голова болела не сильно, но цитрамон оказался кстати. Раздолбай разжевал кислую таблетку, вспомнил, отчего появилась головная боль, и счастливо улыбнулся. Как же вчера было здорово — чувствовать себя то Барракудой, то господином, пить шампанское и виски в сиянии золотистых лампочек, любоваться стройными нарядными девушками на высоких шпильках… Со дна памяти всплывало еще одно смутное, волнующее воспоминание, но к нему цеплялась какая-то противная муть — не то ссора с Мартином, не то обида на него… ах да, спор. Глупость, конечно, хотя с другой стороны… Он ведь нарочно поспорил, чтобы сжечь за собой мосты и не отказываться от желания обладать красавицами-«конями» из-за робости. Если бы не спор, он бы наверняка не решился подойти к блондинке в белом платье. Вот оно — самое волнующее воспоминание!
Раздолбай вытащил из кармана джинсов сложенную салфетку с номером. Он не чувствовал себя влюбленным, но его будоражило ощущение, что «своя жизнь» вернулась и существование перестает быть беспросветным барахтаньем в соленой воде. Телефон красивой девушки обещал приятное томление, и покорять ее Раздолбай предполагал так же, как Диану, — повесить под дверь шарики с медвежатами, написать романтическое письмо, нарядить елочку… Он бы начал с шариков прямо сейчас, но на это требовались деньги, а за время, пока он стал бы осваиваться на Арбате, блондинка успела бы его забыть.
«Может быть, соврать Белочке-металлистке, что я уезжаю, и взять у нее сразу десять кассет, чтобы записать все, что осталось? — придумал Раздолбай. — Папа-самурай, конечно — жмот, но, может быть, на один последний раз он ей выделит в три раза больше?»