— …узкий диван в гостиной, где твоя сестра спать будет? — спрашивал отец.
— А надо было съездить со мной в мебельный, когда я просила, и был бы широкий! — отвечала мать. — Что ты мне предлагаешь, в гостиницу ее отправлять?
Звуки пианино стихли.
— Мама, папа, у нас гость! — сообщила Диана, и Раздолбай вышел под внимательные взгляды родителей, словно под свет софитов.
Дианину маму он уже видел, когда устраивал первый сюрприз с завтраком, и теперь понимал, почему она так переживала за свой неприбранный вид. Бежевый брючный костюм, красные туфли на шпильках, завивка и макияж — в таком виде она ходила покупать консервы для оставшегося на даче кота. Отца Дианы Раздолбай видел впервые, и он его разочаровал. Высокий, с признаками ранней старости, мужчина был милым, но сереньким и лишенным той яркой мужской силы, которой Раздолбай восхищался в своем отчиме и мечтал иметь сам. Хотя достаток семьи был заметно выше среднего, одет отец был в черную нейлоновую ветровку и серый мешковатый костюм, а кондовые советские полуботинки, встав в один строй с изящными женскими туфлями, сразу показали, кто в этом доме хозяин. За обедом, который мама Дианы предложила Раздолбаю разделить с семьей, выяснилось, что папа еще и зануда. Он не мог закончить ни одной мысли, прыгал с темы на тему и бесконечно тянул обстоятельный, но зубодробительно скучный рассказ.
— Я маме аккумулятор поставил заряжать вчера, а сегодня смотрю — он не зарядился, — рассказывал он, жуя сосиску. — Проверил клеммы — все в порядке. Ну, на всякий случай решил их подшкурить. Шкурка-то у меня в запасе осталась, я ее в прошлом году покупал, когда машину подкрашивал. Хорошо подкрасил, до сих пор смотрю — ничего не видно. А в гараже у нас подкрашивали ребятам, так вылезает заплата, ни по цвету не совпадает, ни по фактуре. Так вот, я шкуркой этой мелкой клеммы зачистил, вроде бы вольтметр больше отклонился, а сегодня смотрю — заряда нет. То ли банки перемкнуло, то ли пластины осыпались. Мы в институте много этими аккумуляторами занимались, материальная база у нас хорошая была. Ректором-то у нас была жена Микояна. У нас и спортзал был отличный, и бассейн. Я тогда на второй разряд плавал. Время было физкультурное. Помню, поехали на сборы ГТО сдавать…
От спортивных сборов папа перешел к зимней рыбалке, на которой утопил в проруби валенки, привезенные из Тулы, где жил его брат-библиотекарь, способный угадать книгу по любой строчке, но мать перебила его и стала допытываться, когда он поставит наконец купленную полгода назад стиральную машину.
— Так она в ванной-то не становится, — начал оправдываться отец. — Хотя там сантиметра два всего не хватает. Я думаю в стене углубление выдолбить, надо только способ выбрать. Кувалдой сплеча нельзя — треснуть может, а то и рухнуть. Надо по контуру обозначить зубилом или даже высверлить, а потом стесать чем-нибудь.
— Так стеши наконец! — воскликнула мать и пригласила Раздолбая в союзники. — За чеки покупали в «Березке» хорошую машину, потом тащили через всю Ригу — зачем? Чтобы я об нее полгода в прихожей спотыкалась, а стирала руками?
Раздолбай понимающе покивал, но папа предложил войти в его положение тоже.
— Так чем стесать, это подобрать надо… И потом я не знаю, будет ли там запас. Может, эта стена всего два сантиметра? Начнешь выдалбливать и прорубишь… окно в сортир.
— Хотите, я помогу? — предложил Раздолбай. — Диана до вечера занимается, а мне все равно делать нечего.
Мать простерла в его сторону руки, как бы восклицая: «Вот — человек!», а отец недовольно крякнул.
— Ну, давай тесать, помощничек, а то мне потом все мозги стешут, — усмехнулся он и полез на антресоль за инструментами.
Помогая папе, Раздолбай узнал множество ненужных подробностей обо всем на свете. Ванная, где они плечом к плечу долбили бетонную стену, напоминала тюремную камеру, из которой двое заключенных пытались совершить побег. Раздолбай орудовал долотом и думал, что, если бы это была настоящая тюрьма, побег бы не получился. Совместное заточение с отцом Дианы он выдержал бы несколько дней, а потом придушил бы его подушкой.
— Папочка у меня прелесть, правда? — смеясь, говорила Диана, когда они вышли наконец из дома и направились к трамвайной остановке, чтобы ехать в школу. — В детстве он был для меня центром вселенной. Я утром просыпалась, первым делом думала, что сейчас увижу папу, и бежала к нему в комнату. Готовила ему на выбор завтрак и писала «миню». Он вечером по этому «миню» выбирал, а я утром готовила. Бегала за ним всюду хвостиком, слушала, разинув рот.
— Тебе правда интересно, что он говорит? — не удержался Раздолбай.
— Конечно, нет! А зачем надо, чтобы интересно было? Я его люблю, а что он говорит — не важно. Он без слов может бурчать что-нибудь, а я буду ему в рот смотреть, любоваться, как у него губы шевелятся… Ой, наш трамвай!
До остановки было еще идти и идти, а трамвай уже шипел пневматикой, закрывая двери, и успеть на него было невозможно. В шутку Раздолбай шагнул на рельсы и поднял руку, словно останавливая такси. Он сделал это, чтобы повеселить Диану, и хотел в последний момент отойти, но, к его изумлению, трамвай остановился возле них и приветливо распахнул дверцу. Диана восторженно засмеялась, а Раздолбай ощутил такое всевластие, словно в кармане у него появилась волшебная палочка. От нахлынувшей уверенности он стал сам себе нравиться и заметил, что его самовосхищение передается Диане, зажигая в ее глазах лучистые искорки. Никогда раньше она так на него не смотрела.
«Она мной восхищается!» — ликовал он.
Пока Диана пересдавала экзамен, он томился возле школы и с волнительным холодком под ложечкой обдумывал, куда ее пригласить. Желая быть неотразимым, он отверг простецкие уличные кафешки и решил заказать шампанское с фруктами в баре гостиницы «Латвия». Это казалось абсолютным шиком, к тому же был шанс кивнуть небрежно девушкам, знакомым по прошлогодней эскападе, и вызвать у Дианы дополнительный интерес или даже ревность. Ревновать, однако, пришлось ему самому.
— День рождения и пятерка — двойной повод праздновать! — весело сообщила Диана, выпорхнув из школы. — Сейчас позвоним Андрею, придумаем, куда пойдем.
Восемь месяцев назад столкновение с соперником уже опрокидывало Раздолбая, и он сам не мог объяснить, почему совсем не думал о нем в этот раз. Внутренний голос подбадривал изо всех сил, но уверенность исчезла, и он снова примерил на себя шкуру черного кобеля, созерцающего чужую любовь на гаражных задворках. Настроение стало раздраженномстительным, и ему даже хотелось, чтобы все стало еще безнадежнее — например, чтобы Андрей с Дианой начали при нем целоваться, а он язвительно говорил бы своему «Богу»: «Ну что, получилось у меня? Дано было? Сам обещал, теперь давай, сам устраивай!»
Диана зашла в телефонную будку.
«Я сейчас в такой заднице буду со своими шариками и медвежатами!» — злился Раздолбай.
— Дано будет, — твердил внутренний голос.
— Нет, все пропало.
После недолгого разговора Диана вышла из будки с видом выброшенной из дома кошки.