Айзенменгер делал вид, что все его внимание поглощено дорогой, но та была прямой и почти пустынной. Несколько минут они молчали, потом доктор проговорил:
— Боюсь, это именно так.
Рэймонд Суит сидел в кабинете Елены и, как всегда, ощущал себя не в своей тарелке. Он восседал в кресле с безразличным видом, напоминая статую святого Петра.
Он молча выслушал рассказ адвоката, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Совсем как Будда, взирающий на наш грешный мир, подумала Елена. Когда она закончила рассказ, Суит спросил:
— Значит, ее убила эта штука, Протей?
— Так мы считаем.
— И она не знала, над чем работает?
— Почти наверняка.
— И это был несчастный случай?
— Ну да…
— Они несут ответственность за несчастные случаи? Я имею в виду, это произошло из-за чьей-то халатности?
Елена чувствовала себя неловко, ей никак не удавалось установить контакт с мистером Суитом. Айзенменгера, наблюдавшего за разговором, это забавляло, но он старался этого ничем не показывать.
— Нет, — произнесла Елена. — Но дело не в этом. Милли обманом вынудили заниматься работой в высшей степени аморальной, даже, я бы сказала, незаконной.
Суит изо всех сил старался понять Елену. Думать для него было занятием не из легких, для этого ему требовались время и соответствующая обстановка. Рэймонд Суит мог размышлять лишь в уединении, когда весь мир, затаив дыхание, останавливался и смотрел на него.
— А что полиция? Что они говорят?
Айзенменгер с восхищением наблюдал за Еленой. Она проглотила вопрос, как опытный боксер-профессионал принимает апперкоты и удары ниже пояса.
— Полиция не видит причин продолжать расследование. Некоторые доказательства… скажем так, противоречивы, и ни одно из них нельзя назвать вполне убедительным.
Суит ничего не ответил и продолжал сидеть, уставившись на свои руки. Айзенменгер не мог не признать, что руки мистера Суита действительно производили впечатление: грубые, в шрамах и с искусанными до основания ногтями. Елена вкрадчиво добавила:
— Мы были бы готовы продолжить…
Айзенменгер, услышав местоимение «мы», удивился. Поскольку о продолжении расследования они друг с другом не договаривались, доктор решил, что она выражается фигурально, подразумевая праведный союз с Господом Богом. Он уже собрался высказаться по этому поводу, но Елена продолжила:
— Мы могли бы посмотреть, что еще можно раскопать. Я уверена, нам удастся что-нибудь установить…
Суит покачал головой и с широкой улыбкой и слезами на глазах взглянул на адвоката:
— Нет.
Больше он ничего не добавил, ему это было не нужно. Он встал, снял со спинки кресла пальто и церемонно раскланялся, протянув руку сперва Елене, потом Айзенменгеру. Уходя, он проговорил:
— Спасибо за все. Я знаю, что вы сделали больше, чем говорят.
На глазах Рэймонда Суита снова выступили слезы, и он поторопился уйти.
Елена тяжело вздохнула и посмотрела на Айзенменгера. Прежде чем она успела что-то сказать, доктор произнес:
— Ты сделала много. Теперь у него хватит сил оплакивать свою дочь.
— Но это же несправедливо! Неужели правда никому не нужна?!
Айзенменгер наклонился вперед и коснулся кончиками пальцев руки Елены:
— Мы ведь знаем правду, ты что, забыла?
— И что с того?
— Может быть, и ничего. Но знаешь, правда такая штука, что знакомство с ней не всегда приносит пользу. Иногда лучше пребывать в неведении.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Рэймонд Суит задал конкретные вопросы и получил на них конкретные ответы. Если он будет продолжать поиски правды и справедливости, он никогда не сможет примириться со смертью дочери. Я думаю, что, возможно, ему и хотелось бы пойти дальше, но… В конце концов, то, что касается смерти дочери, ему известно: это был несчастный случай.
Ответ Айзенменгера Елене не слишком понравился, но она кивнула, правда с изрядной долей сомнения.
— Ну, я пойду, — проговорил Айзенменгер. — У тебя, наверное, много работы.
Это действительно было так, но Елену сейчас беспокоили не накопившиеся дела. Когда Айзенменгер поднялся и уже собрался было выйти из комнаты, она взяла его за руку:
— Я думаю, что тебе пора забыть кое-что…
— Это легче сказать, чем сделать.
Елена подошла к доктору вплотную — так, что ее лицо оказалось совсем рядом с его лицом.
— А ты постарайся как следует. — Она произнесла эти слова так решительно, ее губы показались доктору такими красивыми и желанными, а улыбка столь соблазнительной, что он на мгновение опешил. Несколько секунд он просто смотрел на Елену, затем прошептал:
— Есть, мэм.
Они поцеловались, и только после этого Елена отпустила его. Он покинул офис, испытывая необыкновенное чувство, которое, наверное, и можно назвать настоящим счастьем. Уже выходя на улицу, он обернулся и спросил:
— А как насчет того, чтобы поужинать сегодня вместе? Или, может, сходим в театр?
На несколько секунд Елена задумалась, но Айзенменгеру эти секунды показались вечностью.
— Хорошо. Просто замечательно, — сказала Елена и улыбнулась.
— Тогда я заскочу за тобой в семь. Договорились?
Она снова задумалась, но на этот раз ненадолго.
— В половине восьмого, хорошо?
Когда Айзенменгер удивленно поднял брови, она добавила:
— У меня назначена встреча.
Встреча была назначена все в том же баре, завсегдатаем которого Елена не являлась. Она пришла первой, Беверли появилась лишь через несколько минут. Елена уже заказала себе мерло. Беверли она не предложила ничего, и той пришлось самой сделать заказ. Она остановила выбор на бокале шабли.
— Ты хотела что-то сказать? — Тон Беверли говорил о том, что она провела полдня в размышлениях, но так и не нашла, что могло бы послужить поводом для их встречи.
— Я просто хотела поблагодарить тебя.
Беверли хитро улыбнулась:
— За что? За свое чудесное спасение?
— Да, — коротко ответила Елена.
Раздумывая над ответом, Беверли крутила в руках бокал, наполненный пурпурной жидкостью.
— Благодарю, — произнесла она.
Они почти одновременно поднесли свои бокалы к губам.
Решив, что с официальной частью покончено, Елена добавила:
— Но это ничего не меняет.
Беверли картинно выгнула бровь и не менее театрально сложила губы.